Взгляд со второго этажа - Евгений Щуров Страница 14

Немного закружилась голова. Подходили и отходили со словами соболезнования какие-то люди, знакомые и не очень. Я чувствовала себя совершенно спокойной, но слезам высыхать не давала. Подошли с соболезнованием и оба вчерашних офицера.

Мы простояли у гроба ещё минут пятнадцать, и я сказала:

– Спасибо всем, кто пришёл проститься с моим мужем и высказать слова соболезнования нашей семье. Спасибо! Но мы пойдём отдохнём, извините.

Толпа слегка зашумела о чём-то, мы поклонились всем и стали медленно подниматься на второй этаж. Ванечка поддерживал меня за руку.

– Ваня, пожалуйста, скажи Виктории, что нам надо поговорить наедине, – настойчиво попросила я.

– О чём, ма? – удивился сын.

– Нам что, и поговорить не о чем? – я была немного раздражена его вопросом.

– Хорошо. Я сейчас к тебе приду, только провожу Викторию.

Я пошла к себе, Ванечка пошёл с Викой, папа занимался внизу, у гроба, принимал гостей и беседовал с ними. В комнате я плюхнулась в кресло и прикрыла глаза. Хотелось спать, ныла спина и тянуло ноги. Скорее бы прошли похороны! Ещё завтра только! Завтра будет ещё тяжелее, думала я, весь день на людях. На поминальный обед после похорон папа откупил на три часа зал в «Малахите». Хорошо, что у него полно персонала и денег! Интересно, губернатор придёт?

В дверь постучали.

– Войдите! – я не сдвинулась с места: не было моральных сил.

Вошёл Ваня, прошёл мимо меня и сел в кресло у окна.

– Как ты, мам? – всё-таки поинтересовался он участливо.

– Ничего, сынок, нормально. Честно говоря, думала, будет хуже, – я натянуто улыбнулась и смотрела на сына, он – на меня. Мне так хотелось подойти к нему, обнять, поцеловать, погладить по голове. Но в его взгляде появилась какая-то жёсткость, серьёзность, я бы сказала, даже некоторая отстранённость от всего происходящего. С дедом-то он не был особо ласковым никогда, уважал его безмерно, они подсмеивались друг над другом, а между нами почти всегда были очень нежные отношения. Слушался он меня безупречно. Он был для меня – да остался и сейчас – любимейшим существом на свете. Раньше Ванечка это понимал и чувствовал, и тоже давал волю своим нежным чувствам по отношению ко мне. До четырнадцати лет я позволяла ему даже спать рядом с собой, что бесило Семёна до белого каления. А уж когда муж вдруг увидел, что я стала переодеваться в присутствии сына, а Ванечке было-то лет десять, да, он отправил сына из комнаты и прочёл мне целую лекцию об эстетическом и половом воспитании мальчика: сыновья ни в коем случае не должны видеть мать «в неглиже»! А ты, мол, раздеваешься и на него внимания не обращаешь. Ты что, не понимаешь, что это растёт мужчина? Мы тогда с Семёном основательно повздорили, но больше я старалась переодеваться в одиночестве.

– Ма, всё будет хорошо, – успокаивающим голосом сказал Иван. – Это называется судьба. Не оставил же он нас нищими. Я доучусь, продолжу его дело. Мне нравится управлять на производстве, бизнес. Лекции нам классные читают, интересно безумно!

– Я вижу, ты хорошо одет. Без моего совета. Тебе кто-то помогает, да?

– Ну, мам, я же смотрю, как ребята одеваются! Да и Виктория всегда что-нибудь подскажет. Она стильная!

Опять кусочек ревности шевельнулся во мне: какая-то чернокожая девица одевает моего сыночка, даёт ему советы! Это всегда была моя обязанность, да!

– Ма, я же не буду звонить тебе по всякому пустяку, каждый раз, когда надо куда пойти! Что, я плохо одет?

– Да нет, всё нормально, так, накатило, – я через силу улыбнулась и спросила: – Как ты там?

– Мама, всё замечательно! Я же говорю, учусь добросовестно, лекции, семинары интересные, к левостороннему движению привык, машина – класс! Смотри, как я поправился! Всё путём!

– Не скучаешь? – с робкой надеждой в голосе спросила я.

– Некогда скучать! Весь день чем-то занят, иногда вечерами собираемся с ребятами, классно!.. Отца жаль. Кто его?

– Да кто бы знал. У полиции, кажется, только одна версия – конкуренция в бизнесе.

– Может быть, – задумчиво произнёс Иван. – Россия, одно слово. Нам профессора часто говорят, что Россия бедна из-за мафиозной структуры экономики…

– Кстати, дед посылает меня учиться во Францию на две недели, – перебила я сына. – Надо вникать в бизнес. Он нанимает какого-то управляющего, но хочет, чтобы и я всегда была в курсе дел. С переводчицей поеду.

– Наконец-то от своих котов и цветочков оторвёшься, – ехидно прокомментировал сын.

– Ваня, не надо так! Ты же знаешь, что у меня ты – главная забота. Сейчас я должна обеспечивать тебя. Папы нет. А я ещё ничего в этом бизнесе не смыслю.

– Справишься, у тебя получится, – уверенно сказал Ванечка. – Если что, обращайся ко мне. Да у тебя дед под боком. Думаю, глупого менеджера он не пригласит.

– Ты хоть каждый день трусы, носки меняешь?

– Мама, ты такие… глупые вопросы задаёшь! Извини. Да я почти каждый день в разной одежде хожу… Много спортом занимаюсь: бег, теннис, бокс. Ты не представляешь, как там прикольно!

– Всё у тебя прикольно, да! А я тут одна остаюсь!

– Мама, брось! У тебя сейчас с производством много дел интересных появится, новые люди, новое общение. Всё образуется, вот увидишь!

Мы болтали с сыном ещё минут пятнадцать. Я даже позабыла на время, что внизу лежит мой мёртвый муж, Ванечкин отец. Да и сын не выглядел подавленным. Я решила своим видом напомнить Ване, по какому поводу он здесь, и напустила на себя вид подбитой горем вдовы. Это получилось неестественно: внутри меня столкнулись противоречивые чувства – если бы не убили Семёна, я бы не увидела сыночка ещё очень долго. Ужасное внутреннее состояние. Но радость встречи с сыном пересилила всё остальное. Какое же я чудовище!

Постучал в дверь и тут же вошёл папа.

– Вот вы где! Беседуете? Ты рассказала Ивану, что едешь учиться?

– Да, папа, рассказала.

– Напоминаю: ты, Ольга, уезжаешь после сорокового дня, Ваня – после девятого.

– Но папа! Пусть Ванечка до «сороковин» останется! – взмолилась я.

– Никаких! Учиться надо! – отрезал Борис Павлович. – Разболтается тут.

– Разболтаться – не разболтаюсь, но дед прав: учиться надо. Честно говоря, меня всего на неделю отпустили, – Ванечка опустил голову. – Хотел тебе, ма, позже сказать, знал, что расстроишься.

Спина моя покрылась потом, ноги задеревенели. Я так надеялась подольше пробыть с сыночком!

– Конечно, расстроил ты меня! Хотелось подольше с тобой пообщаться, – тут уже естественные слёзы покатились из моих глаз.

– Ну хватит трагедии! – папа встал с кресла. – К вечеру монашки приедут, Псалтирь над Семёном всю ночь читать будут. Ты, Оля, с Ваней выходи хотя бы через час к гробу: народ-то приезжает прощаться.