Слишком личное - Наталья Костина Страница 14

Вечер затухал, небо подернулось дымкой, когда Афанасий с будущим зятем вышли из автомастерской.

– Ну, бывай, что ли… – снова сунул механику руку Сычов. – Ты покумекай, чего я тебе сказал…

Механик Ногаль уже подумал. Всю войну он прошел, свято веря в материнскую молитву, зашитую в ладанку и хранящуюся у него на груди. Оберег хранил его от пули, от штыка, от вражеского танка, от бомбы… Но против ведьминого проклятия ладанка была бессильна. В тот вечер Арина прождала его напрасно.

* * *

Он вошел и сразу все понял. Такие затравленные глаза ему уже не раз приходилось видеть.

– Капитан Лысенко, – представился он, доставая корочки.

Женщина даже не посмотрела в его сторону, продолжая упорно глядеть в одну точку на стене. Он повернулся и проследил за ее взглядом – прямо над кухонным столом, напротив окна, висела фотография мальчика в наивной деревянной рамочке с завитушками.

– Сын? – спросил он, пытаясь вывести ее из ступора, и, потянувшись, снял фото со стены.

– Отдайте! – Она почти вырвала портрет у него из рук. Халат, накинутый на полуобнаженное тело, распахнулся, и капитан с ужасом увидел синий от кровоподтеков живот, уже увядшую истерзанную грудь и ноги, выше колен испятнанные разноцветными синяками, слившимися в одну кошмарную радугу, стянувшиеся розовыми складками давние и совсем свежие багровые сигаретные ожоги…

Женщина схватила рамку с фотографией, руки ее с мозолями и неухоженными ногтями дрожали. Из раны на плече струйкой стекала кровь, у ноздрей уже подсыхали кровяные сгустки, но она этого не замечала и, вытерев ладонью слезу, размазала по лицу сочащуюся из носа кровь. Лысенко налил ей воды из-под крана, протянул:

– Пейте.

Она послушно, как маленькая девочка, стала пить, проливая воду на халат и стуча зубами о край стакана.

– Сами милицию вызвали? – спросил он, не в силах оторваться от жуткого зрелища ее ног, изуродованных ожогами.

– Да, – кивнула она и вдруг с ужасом увидела всю картину как бы глазами постороннего: себя в старом халате, сидящую за столом, своего убитого мужа на полу, лужу крови, натекшую под синие трусы, длинный черенок разделочного ножа, прижатый его мертвым телом, завалившимся на бок… Тошнота подкатила к горлу, и она закрыла глаза.

…Вчера, когда он ударил ее топором, Рита и подумать даже не могла, что сегодня утром… Петр утихомирился, ушел спать, она приняла две таблетки анальгина и кое-как перевязала руку, которая вроде бы не так уж и болела. И этим субботним утром она поднялась ни свет ни заря – в четыре часа. Нужно было испечь пирожки, потому что послезавтра должен был вернуться с моря Мишка.

При мысли о сыне она улыбнулась и, вынув из духовки последний противень с выпечкой, запустила руку в кухонный шкафчик, в тайную заначку. Именно из нее она отправила Мишку к морю, а сегодня, закончив стряпню, собиралась пройтись по магазинам, чтобы купить ему новую курточку, костюм, портфель – словом, приличный гардероб, чтоб не хуже, чем у других. В эту спецшколу, считай, детей одних крутых принимают – так наивно полагала Рита Погорелова. И ей очень хотелось, чтобы Мишка был одет с иголочки – принимают-то всегда по одежке. А вот когда дело до этого самого английского языка дойдет, тогда мы и посмотрим, кто на самом деле крутой…

Но по мере того как пальцы вместо толстенькой пачки ощупывали пустое пространство, улыбка угасала на ее лице. Денег не было. Видимо, муж обнаружил их и забрал. Она быстро обшарила все его карманы, хотя знала, что искать там было бесполезно – у него ничего не задерживалось. Сумма была большой, и она все трогала и щупала его одежду… И никак не могла смириться с тем, что денег, которые она откладывала почти целый год, уже нет. Значит, не будет ни костюмчика с галстуком, ни учебников, ни английской школы – ничего.

Она подошла к кровати и сделала то, чего не делала никогда, – с силой встряхнула Петра. И продолжала трясти его, пока муж не проснулся.

– Где деньги? – спросила она, как только он открыл глаза. – Где деньги, я тебя спрашиваю?!

Вместо ответа он ударил ее кулаком в лицо, в клочья разодрал на ней платье, сорвал лифчик и бинт, которым она вчера перевязала руку, и продолжал бить, пока не загнал в кухню, на ее излюбленное место – в угол между стеной и окном.

– Деньги… – приговаривал он. – Я т-тебе покажу деньги… Прятать от меня вздумала… Блядь, с-сука драная…

Она чувствовала, что еще немного – и она не выдержит, упадет. Сегодня ей было почему-то особенно больно. Сердце буквально зашлось, но, хотя Мишки не было дома, она не кричала – по привычке. Уже сползая на пол, где он стал бы добивать ее ногами, она оперлась о стол, и в ее пальцы скользнула рукоятка кухонного ножа.

– И сучонок гребаный твой… – еще успел сказать Петр Погорелов, когда она рукой, привычной к тяжелому штукатурному инструменту, ударила его наугад ножом. Нож вошел мягко, как в масло, и кулак теперь уже бывшего мужа не долетел до ее лица – Петр упал, дернул несколько раз ногами, и его белая майка стала быстро окрашиваться в алый цвет.

Она пошла в спальню и, машинально накинув легкий ситцевый халат, позвонила по телефону 02, продиктовала свой адрес, присовокупив, что только что убила собственного мужа. Что она убила его, Рита не сомневалась. Потом зачем-то вернулась в кухню и села на свое место у окна.

– Он тебя этим ударил? – спросил приехавший.

– Да. Топором. – Она указала на так и не спрятанный с вечера топор, валяющийся под столом у батареи. – Вчера еще.

– Топор ты не трогала? – вдруг спросил Лысенко, делая в уме какие-то сложные вычисления, и потер ладонью лоб.

– Нет, – удивленно ответила она и добавила: – Мне нельзя в тюрьму. У меня ребенок.

В окно ему было видно, как следователь, эксперт-криминалист, дежурный медик и присоединившийся к ним шофер придирчиво выбирают куски мяса, сала, а деревенский дядька с удовольствием обслуживает клиентов, укладывая приглянувшееся в полиэтиленовые пакеты.

– Значит, так, – быстро сказал он. – Слушай меня внимательно. Тебя как зовут?

– Рита, – ответила она, судорожно комкая у ворота халат.

– Значит, так, Рита. В тюрьму тебе нельзя. У тебя ребенок. С топором он пошел на тебя сегодня. Сейчас. Поняла?

Лысенко аккуратно, чтобы не запачкаться, встал на колени и осторожно поднял с пола острый топор, захватив его у самого обуха через кухонное полотенце. Затем он подошел к Рите Погореловой и обмакнул лезвие топора в лужицу натекшей из ее плеча крови. После чего положил топор рядом с трупом, как будто тот выпал из руки бывшего токаря.

– С топором он пошел на тебя сейчас. У тебя маленький ребенок. Ты только защищалась. Поняла? Схватила нож случайно.

– Случайно, – послушно повторила она и кивнула. Волосы упали ей на лицо, и она жестом манекена заправила их за ухо.

На улице дядька взвесил покупки и теперь наливал в двухлитровую баклажку молоко. Следователь деловито складывала покупки в сумку. Эксперт застегивал кошелек. Дежурный врач звонил по телефону, чтобы спросить у жены, сколько взять творога. Шофер никуда не спешил, поэтому выбирал сало особенно придирчиво.