Голубой замок - Люси Мод Монтгомери Страница 14

«Что за старая лгунья!» — непочтительно думала Валенси.

Тетя Изабель. Валенси посчитала ее подбородки. Тетя Изабель была семейным критиком. Она всегда была готова раздавить любого в лепешку. Валенси боялась ее больше всех. Она имела, как признавалось всеми, острый язык.

«Интересно, что произойдет с ее лицом, если она засмеется», — бесстыдно размышляла Валенси.

Двоюродная кузина Сара Тейлор, обладательница огромных, светлых, лишенных выражения глаз, была известна своими многочисленными рецептами солений и маринадов, и ничем больше. Она так боялась сказать что-нибудь нескромное, что вообще никогда ничего достойного быть услышанным не говорила. Настолько благопристойная, что краснела, увидев в рекламе изображение корсета. Она одела в платье свою статуэтку Венеры Милосской, что сделало ее «очень изящной».

Маленькая кузина Джорджиана. Совсем не плохая скромная душа. Но очень уж унылая. Всегда выглядела так, словно ее только что накрахмалили и отгладили. Всё время боялась позволить себе хоть что-то. Единственным, что ей нравилось, были похороны. Когда рядом покойник, вы обретаете уверенность. Больше ничего не может случиться. Но пока вы живы, вы наполнены страхом.

Дядя Джеймс. Красивый, черный, с саркастическим, похожим на капкан ртом и седыми бакенбардами. Его любимым занятием было писать критические письма в «Христианские времена», нападая на модернизм. Валенси всегда интересовало, одинаково ли величаво он выглядит, когда спит и когда бодрствует.

Не удивительно, что его жена умерла молодой. Валенси помнила ее. Симпатичное, искреннее существо. Дядя Джеймс лишил ее всего, что она хотела, и осыпал тем, что ей не было нужно. Он убил ее — законным способом. Она погасла и увяла.

Дядя Бенджамин, страдающий одышкой, с кошачьим ртом. С огромными мешками под глазами, в которых не хранилось ничего ценного.

Дядя Веллингтон. С длинным блеклым лицом, бледно-желтыми волосами — «один из истинных Стирлингов» — худой, сутулый, с непомерно высоким лбом с безобразными морщинами и «глазами, умными как у рыбы, — думала Вэленси. — Выглядит, как карикатура на самого себя».

Тетя Веллингтон. По имени Мэри, но все называли ее по имени мужа, чтобы отличить от ее двоюродной бабушки Мэри. Массивная, величественная, степенная леди. Красиво уложенные седые волосы. Дорогое, модное, расшитое бисером платье. Родинки удалены с помощью электроэпиляции — тетя Милдред считала это грубым вмешательством в Божий промысел.

Дядя Герберт, с ежиком седых волос. Тетя Альберта, которая неприятно кривила рот при разговоре и имела репутацию великой альтруистки, потому что всегда раздавала множество вещей, которые ей были не нужны. Валенси не стала судить их строго, они нравились ей, хоть и были, по выражению Милтона, «глупо хорошими». Но для нее было непостижимой загадкой, зачем тетя Альберта считала необходимым завязывать черные бархатные ленты над локтями своих пухлых рук.

Затем Валенси посмотрела через стол на Олив. Олив, которую всю жизнь приводили ей в пример как образец красоты, поведения и успеха. «Почему ты не можешь держать себя, как Олив, Досс? Почему ты не можешь стоять правильно, как Олив, Досс? Почему ты не можешь говорить так же красиво, как Олив, Досс? Почему бы тебе не попытаться, Досс?»

Эльфийские глаза Валенси потеряли насмешливый блеск и обрели задумчивость и печаль. Невозможно игнорировать или презирать Олив. Невозможно отрицать, что она красива и успешна, и иногда немного умна. Может быть, ее рот слегка тяжеловат, возможно, она слишком щедро показывает свои красивые белые ровные зубы, когда смеется. Но что бы ни говорили, Олив оправдывала вывод дяди Бенджамина — «потрясающая девушка». Да, Валенси в душе соглашалась, что Олив потрясающа.

Густые, золотисто-каштановые волосы, тщательно уложенные, со сверкающей лентой, поддерживающей гладкие локоны, огромные сияющие голубые глаза и густые шелковистые ресницы, нежно-розовая кожа и белоснежная шея над платьем, крупные жемчужины в ушах, голубоватый бриллиант, пылающий на длинном, ровном бледном пальце с розовым отточенным ногтем. Мрамор рук, мерцающий из-под зеленого шифона и тонких кружев. Валенси вдруг порадовалась, что ее собственные тощие руки скромно укутаны в коричневый шелк. Затем подвела итог прелестям Олив. Высокая. Величавая. Уверенная. В ней есть все, чего лишена Валенси. Ямочки на щеках и подбородке. «Женщина с ямочками всегда пробьёт себе дорогу», — подумала Валенси, ощутив еще один спазм горечи о судьбе, не подарившей ей хотя бы одну ямочку.

Олив была всего на год моложе Валенси, хотя, не зная, можно было подумать, что разница меж ними, по крайней мере, лет десять. И никто не пугал ее перспективой остаться старой девой. С ранних лет Олив была окружена толпой пылких поклонников, так же, как ее туалетный столик всегда был завален ворохом карточек, фотографий, программок и приглашений. В восемнадцать, когда Олив закончила колледж Хейвергал, она была помолвлена с Уиллом Десмондом, начинающим адвокатом. Уилл Десмонд умер, и Олив скорбела о нем два года. В двадцать три у нее случился суматошный роман с Дональдом Джексоном. Но он не получил одобрения тети и дяди Веллингтонов, и в конце концов Олив послушно оставила его. Никто из клана Стирлингов — что бы там ни говорили посторонние — не упоминал, что она сделала так потому, что сам Дональд охладел к ней. Как бы то ни было, но третья попытка Олив получила всеобщее одобрение. Сесил Прайс был умен, красив и являлся «одним из порт-лоуренсовских Прайсов». Олив была помолвлена с ним три года. Он только что закончил учиться на инженера-строителя, и они должны пожениться, как только он подпишет контракт. Сундук с приданым Олив был переполнен изысканными вещами, и она уже поведала Валенси, каким будет ее свадебное платье. Шелк оттенка слоновой кости, задрапированный в кружева, белый атласный шлейф, отороченный бледно-зеленым жоржетом, фамильная вуаль из брюссельского кружева. Валенси знала также — хотя Олив и не говорила ей — что подружки невесты уже выбраны, и ее среди них нет.

Еще с детства Валенси стала для Олив кем-то вроде наперсницы — возможно потому, что была единственной, кто в ответ не надоедал Олив своими секретами. Олив делилась с Валенси всеми подробностями своих любовных историй еще с тех пор, как в школе мальчики стали забрасывать ее любовными письмами. Валенси не могла успокоить себя мыслями, что эти истории придуманы. У Олив они действительно были. Многие мужчины, не считая тех трех счастливчиков, сходили с ума по ней.

«Я не знаю, что находят во мне эти несчастные идиоты, что заставляет их превращаться в еще больших идиотов», — говорила Олив. Валенси хотелось бы ответить: «Я тоже не знаю», но истина и дипломатичность сдерживали ее. Она знала, и очень хорошо. Олив Стирлинг была одной из девушек, по которым мужчины сходили с ума, и это было столь же очевидно, как и то, что она, Валенси, была одной из девушек, на которых ни один мужчина не взглянул дважды.

«А еще, — думала Валенси, подводя итог с новой безжалостной уверенностью, — она похожа на утро без росы. В ней чего-то не хватает».