Белое Рождество. Книга 2 - Маргарет Пембертон Страница 14

В хижину вошел офицер, которому остались его ботинки. Глядя на ступни вьетнамца, казавшиеся крохотными по сравнению с его ногами, Льюис поразился, почему тот счел более удобным проделать путь до лагеря в его обуви.

– Идемте, – отрывисто произнес офицер. – Вы будете отвечать на вопросы.

Солдаты, стоявшие на страже по обе стороны двери, подошли к Льюису и развязали его.

Льюис окончательно потерял надежду получить порцию риса. Вряд ли его станут кормить непосредственно перед допросом, а уж тем более после того, как он откажется отвечать.

Уже стемнело. Льюиса подвели к столу, стоявшему под тентом из парашютного шелка камуфляжной раскраски. На столе стоял маленький масляный светильник, сделанный из бутылки, в горлышко которой был воткнут фитиль.

Офицер уселся за стол, двое солдат обступили Льюиса, стоявшего напротив, и допрос начался.

– Ваше имя? – вновь спросил офицер. – Ваше звание?

Льюис ответил. Он по-прежнему был почти без одежды, и ночной воздух холодил его тело; руки и ноги покрылись гусиной кожей.

– В каком подразделении вы служили?

– Дисциплинарный устав Вооруженных сил США позволяет мне называть только имя, личный регистрационный номер и дату рождения.

Лицо офицера стало непроницаемым.

– Либо вы ответите на все мои вопросы, либо к вам будут применены воспитательные меры.

Льюису не требовалось спрашивать, что это значит. «Воспитательными мерами» вьетнамцы называли пытку.

Он упрямо повторил:

– Мне разрешено называть только имя, регистрационный номер и дату рождения.

Ему задали еще несколько вопросов – как ни странно, весьма личного свойства. Женат ли он? Есть ли у него дети? Его местожительство в империалистической Америке? Льюис отказывался отвечать. Он вновь и вновь повторял имя, регистрационный номер и дату рождения. Он едва держался на ногах. Плечо и рука мучительно болели. Изрезанные, окровавленные ступни начинали привлекать муравьев, пиявок и Бог весть кого еще.

К своему стыду, он уже был готов свалиться без чувств, когда допрос внезапно прервался. Его отвели обратно в хижину, и, прежде чем вновь связать, один из стражей швырнул ему черные брюки, куртку и циновку для сна. Пока Льюис, действуя одной рукой, натягивал одежду, в хижине появился второй солдат и поставил на землю чашку риса и кружку листового чая. Рис был приправлен соленым свиным бульоном и показался Льюису на удивление вкусным. Он жадно проглотил пищу, гадая, стоит ли и дальше рассчитывать на подобное обхождение или это всего лишь затишье перед бурей.

Его опять связали, вновь накинув на шею петлю и фактически лишив тем самым возможности спать. Льюис улегся на циновку, дрожа от укусов москитов, слетевшихся на его обнаженные ступни, и холода, от которого не спасала тонкая бумажная ткань жалкой одежды. Он пытался понять, отчего офицер с таким спокойствием воспринял его строптивость во время допроса. Создавалось впечатление, будто его не интересуют ответы. Но если так, зачем они взяли Льюиса в плен?

Он то засыпал, то просыпался и наконец окончательно очнулся на рассвете от звуков строевой подготовки. Судя по всему, репутация армии Северного Вьетнама была вполне заслуженной: здесь царила строгая дисциплина. Примерно через десять минут в хижине появился фельдшер в сопровождении двух караульных. Юноша не стал снимать с Льюиса одежду, лишь наклонился и втянул в себя воздух. Запах был чистый, никаких признаков гангрены. Прежде чем уйти, он чуть заметно кивнул Льюису.

Чуть позже ему принесли плошку с листовым чаем и придержали у его губ, давая напиться.

– Мне нужно размяться, – сказал он солдату, державшему чай. – Мне нужно двигаться, чтобы не застоялась кровь.

Он чувствовал себя так, будто кровь в его теле уже давно остановилась. Его связали самым безжалостным образом, и от малейшего движения на шее затягивалась петля. Охранник даже и не подумал ослабить путы, зато, к несказанному изумлению Льюиса, вынул из кармана сигарету, прикурил ее и дал ему затянуться. Это была самая ароматная сигарета в его жизни, и он никогда не забудет эту затяжку.

Строевая подготовка наконец закончилась, и в хижину вошел офицер, который допрашивал Льюиса вечером.

– Доброе утро, американский империалист, – любезно произнес он. – Приготовьтесь познакомиться со своими новыми провожатыми.

Пока он говорил, солдаты отвязали лиану. Льюис осторожно размял затекшие мускулы. Провожатые? Значит, его не просто взяли в плен, а собираются куда-то переместить? Но куда? В Камбоджу?

Когда его вывели на залитую ярким утренним солнцем лужайку, Льюис мысленно застонал. Среди северовьетнамских солдат толпились около двух десятков одетых в черное вьетконговцев. Итак, его передают Вьетконгу. И одному Господу известно, что с ним может случиться в руках куда менее дисциплинированных партизан.

Льюис попытался уловить, о чем говорят люди вокруг. Северовьетнамцы собирались двигаться дальше на запад, к камбоджийским лагерям – судя по всему, после успешной доставки грузов. Льюису не удалось понять, куда отправляются вьетконговцы, но по их поведению было ясно: они заглянули в лагерь по дороге и не собираются оставаться здесь надолго.

Наконец две группы, не прощаясь, разошлись в противоположных направлениях. Северовьетнамцы отправились на запад, вьетконговцы – в сторону густых чащоб джунглей Юминь. Земля была до такой степени пропитана водой, что на ней не оставалось следов. Примерно в километре от лагеря Льюиса под дулом автомата заставили подняться на борт одной из полудюжины лодок-сампанов.

Двигаясь по паутине каналов, продираясь сквозь густую растительность, отряд все дальше углублялся в джунгли Юминь. Это была ужасная, заболоченная, населенная змеями и ядовитыми пауками местность. Побег без оружия представлялся весьма нелегким делом.

Льюис вновь принялся гадать, почему его оставили в живых. Вероятно, вьетнамцы рассчитывали получить от него какую-то информацию. Но даже храня молчание, он представлял для противника определенную ценность. Пленники были весьма важным предметом торговли на мирных переговорах, хотя и не все они получали в результате свободу.

Льюис вспомнил, как в Вест-Пойнте рассказывали о том, что тридцать французов, взятых в плен при Дьенбьенфу, были освобождены Ханоем лишь шестнадцать лет спустя.

Уже начинало смеркаться, когда в небе с ревом промчалась эскадрилья бомбардировщиков «В-52». Вероятно, они поднялись с аэродрома Гуам. «Какое у них задание? Куда они направляются?» – думал Льюис.

От мучительной тоски по дому у него сжалось горло. Он овладел навыками выживания в тропических лесах и был подготовлен к плену физически и морально. Однако реальность оказалась куда тяжелее, чем он ожидал. Более всего Льюиса мучило чувство унижения. Даже отправляя свои естественные потребности, он находился под дулом автомата, а соленый свиной бульон оказал на его кишечник весьма неблагоприятное воздействие.