Марусина любовь - Вера Колочкова Страница 14

– Кому шестьдесят? Ксении Львовне шестьдесят?! Не может быть…

– Так вот и я о том же! Та еще вампирка! Пьет чужую кровь и на глазах молодеет. И ты смотри в оба, а то и к тебе подкрадется. Вон ты какая… свеженькая! Кровь с молоком! Иль уже подобралась, опутала своей ласковой паутинкой?

– Алька, что ты говоришь такое… Ну тебя… – испуганно замахала руками Маруся и улыбнулась вымученно. – Ты, наверное, за что-то сердишься на нее, вот и наговариваешь…

– Ой, да чего ты так перепугалась, господи! Побледнела даже! Не обращай внимания на мою болтовню! А про вампирку – это так, аллегория… Ты и в самом деле для нее настоящий подарок. Все ж матери для сына хотят именно такую жену…

– Какую – такую?

– Ну, хорошую… Которая вечно будет мужа любить, ухаживать, сердечно о нем заботиться, в рот смотреть… Хотя это для нее, ты знаешь, не суть важно, как ты будешь ему в рот смотреть. Ей главное, чтобы ты в ее рот побольше заглядывала да во всем проявляла искреннюю любовь, привязанность и послушание. У тебя, Марусь, прямо на лбу так и написано: хорошая жена! А еще крупнее написано: хорошая невестка! Красными большими буквами! Да и облик твой весь этому соответствует. Из него, из облика, душевная чистота и сердечность так и прут…

– А та, первая… что, плохая жена и невестка была?

– Да нет, не плохая… Там другое… Ой, не буду я ничего тебе рассказывать! Меня Ксения убьет потом. Она и так меня не жалует, а я тут выбалтывать буду их семейные тайны…

– А что, есть какие-то тайны?

– Все, Марусь. Проехали. Не пытай меня больше. Вон, смотри, мужики наши идут…

После обеда, сердечно распрощавшись, гости уехали, оставив молодоженам гору немытой посуды. Вздохнув, Маруся принялась убирать со стола, стараясь устроить внутри себя полученную от Альки информацию. Никак не хотела эта информация вписываться, хоть убей. Не желала раскладываться по привычным полочкам. Вот же дурацкое у нее устройство какое – все надо в нужную табличку завести, и чтоб итоговая горизонталь с вертикалью сходилась, и сальдо высвечивалось правильное. А чуть что не так – все, полная сумятица в голове. Ну вот зачем, зачем ей эта информация о том, что Никита раньше женат был? Для чего она ей? Куда теперь ее впихнуть? И что с ней дальше делать? А может, вообще ее в расчет не брать, выкинуть из таблицы к чертовой матери?

– Марусь, что с тобой? Устала? Давай я посуду помою… – сунулся было к ней Никита с помощью, но она только задумчиво покачала головой – не надо, мол, – а потом неожиданно для себя спросила:

– Никит… А это правда, что ты был женат?

Как-то слишком уж странно дернулся он от ее вопроса. Как будто лицо мгновенной судорогой свело. Что это он? Ну, был женат… Ничего такого особенного она не спросила… Да и вообще, имеет право, между прочим…

– Да. Был женат. Но к тебе это не имеет абсолютно никакого отношения.

– Ну да… Ну да… Просто надо было раньше сказать…

– А что бы это изменило, Марусь? Ты что, замуж бы за меня не вышла?

– Ну почему? Просто я подумала сейчас, что ничего о тебе не знаю…

– Господи, Марусь… Зачем ты это сейчас говоришь? – загорячился он вдруг. Как-то неестественно загорячился, нервно очень. Она даже испугалась слегка.

– Успокойся, Никита. Ничего такого особенного я тебе не говорю.

– Да как это – ничего особенного? Что тебе такого надо обо мне знать? Вот он я, весь перед тобой. Сегодня и сейчас! Я, твой муж! А то, что было раньше, ушло! Все, нет его! Было и ушло! И надо жить сегодня и сейчас, а не копаться в прошлом!

– Да я и не копаюсь, Никит… Я просто спросила: почему ты мне раньше не сказал? Ну просто так, для информации? Просто чтоб я знала! Чтоб не попала в дурацкое положение!

– Да какое такое положение! Зачем, зачем это тебе?

Резким движением поднявшись из кресла, он круто развернулся, подошел к окну, стал пружинисто перекатываться с носка на пятку, засунув руки в карманы джинсов. Маруся, выходя из гостиной со стопкой тарелок в руках, оглянулась, и руки задрожали почему-то, и тарелки поехали вдруг в сторону – едва успела подхватить. Обиженное напряжение, идущее от Никитиной спины, передалось и ей, и задрожало что-то нервно в груди, забилось, требуя выхода. Чего это он с ней так? Ведь и впрямь – должен был сказать!

– Постой, Марусь… – глухо проговорил от окна Никита, не поворачивая к ней головы. – Давай мы с тобой раз и навсегда договоримся – никогда больше этой темы не заводить. Ни при каких обстоятельствах, ладно? Я сейчас тебе все скажу, и больше об этом вспоминать не будем…

– Да ладно… Можешь и не говорить… – также тихо произнесла Маруся, застряв в дверях со своими тарелками.

– Нет! Я скажу! Да, я был женат. Недолго совсем. Жена меня бросила. Понимаешь? Однажды взяла, собрала вещи и ушла. Навсегда ушла. И не спрашивай меня почему! Я и сам себе такого вопроса не задаю! Ушла и ушла! И все! Значит, и не было ее никогда! А раз для меня не было, значит, и для тебя не было…

– Ладно, Никит. Не было так не было.

Она дошла-таки со своими тарелками до мойки, включила горячую воду, выдавила моющее посудное средство на розовую губку – все как будто автоматически. Как заведенная кукла. И также автоматически принялась надраивать тарелки – одну за одной, одну за одной. Говорят, механическая работа плохие мысли глушит. Наверное, и правда глушит. Вода бежит из крана монотонно, тихо и деликатно позвякивает чистый фарфор, и красивые тонкие фужеры один за одним опрокинулись на чистое полотенце для просушки. Все. Надо пойти скатерть со стола в гостиной убрать…

Никиты в гостиной не было. Не было его и на втором этаже, и внизу, под балконом, тоже. Только вдали, за забором, на взгорке, меж терракотовых стволов сосен мелькнула его белая футболка. Пружиня на длинных сильных ногах, будто проверяя их на прочность, он медленно взбирался вверх, оскальзываясь на мягком от хвои подъеме. Там, за взгорком, Маруся знала, открывается чудесный вид на излучину реки, и слышно, как шумит ветер в сосновых кронах, и солнце бьет прямо в глаза, отражаясь от зеркальной глади воды. В прошлый раз вот так, хохоча, они вместе взбирались по этому склону, и он тащил ее за собой, крепко держа за руку. Интересно, а с той, с первой… тоже так же ее тащил? И смеялся так же? И… и все остальное – так же? Нет, лучше об этом не думать… Прав Никита – не было, не было ничего такого. Раз для него не было, то и для нее не было…

К вечеру приехали гости. То есть гости в свадебном смысле, конечно. Ксения Львовна обняла ее трогательно, назвала «милой доченькой», чем спровоцировала мамины сентиментальные короткие слезы, потом принялась отдавать короткие веселые команды: стол накрываем на веранде, шашлык жарим за домом, чтоб дым не мешал, невесту отправляем наверх, пусть приведет себя в порядок… В общем, получилась у них вечером еще одна маленькая свадьба, только более душевная. Даже песни у костра потом пели. О том, что «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Заодно и еще одно открытие она сделала в отношении своего мужа Никиты: как выяснилось, он замечательно играл на гитаре. И песни пел так душевно – прямо до слез. Слава богу, открытие это было приятным. Даже неуютность прежняя из души ушла и тревога тоже. Все встало на свои места. Вот он, ее муж. С ней. Здесь и сейчас. И всегда так будет. Когда гостей проводили, он притянул ее к себе, обнял большими сильными руками, прижался щекой к ее макушке, проговорил тихо: