Китти. Следуй за сердцем - Елена Заремба Страница 13

– Вообще-то Китти работает в книжном магазине недалеко от площади Рынок на улице Халлестраат.

Я тут же запустила в негодницу скомканной мокрой салфеткой, а Каспер издал многозначительное «Оу!», ухмыльнулся, поклонился ей и вышел.

Дверь за спиной самоуверенного рыжика уже закрылась, а я продолжала на нее смотреть. Кто он вообще такой? Что он здесь делает? Почему пристал ко мне? Какого цвета у него глаза, а то я не рассмотре… Ну нет, вот это уж точно меня не интересует! Я сердито фыркнула, поскольку не успела фыркнуть раньше непосредственно для Каспера, и вернулась за свой столик.

Оливия скрывалась за витриной от моего праведного гнева, но я слышала, как она там хихикает. Знает же, вредина эдакая, что я не могу на нее долго сердиться! Ну почему она просто не может принять, что я не хочу никаких отношений? Неужели я веду себя неубедительно?

Быстро расправившись с остатками завтрака, я забрала пострадавшую «Алису», погрозила Оливии кулаком – она в ответ скорчила умильную рожицу и показала мне язык – и побежала открывать магазин. Должен же Пэрри когда-нибудь объявиться. И еще этот… призрак ржавый.

Вообще-то логичнее всего было бы, если бы противный рыжик купил книгу именно в моем магазине: у меня в запасе имелся десяток «Алис» различных издательств и даже на разных языках. Но, как я уже упоминала, мой новый знакомец не отличался догадливостью. А может, просто соврал, хотел показаться джентльменом. Угостившаяся с утра пораньше черным кофе «Алиса» лежала на столе – молчаливое напоминание о том, на что мне следует злиться. Однако по необъяснимым причинам настроение было преотличным.

В этот день случился невиданный наплыв покупателей, как будто всем внезапно отключили Интернет и люди вспомнили, что на свете еще существуют бумажные книги. Девять человек, девять! И это еще до обеда. Бывало, целыми днями никто даже не заглядывал, а тут такой аншлаг. Мне очень понравилось общаться с посетителями. Я старалась как можно точнее составить для себя портрет каждого отдельного человека и подобрать историю, которая поразит его в самое сердце. Мне неоднократно доводилось чувствовать, что книга словно разговаривает со мной, что автор писал ее исключительно для меня и больше ни для кого другого. Такое впечатление, будто обретаешь друга, будто находишь свои детские сокровища в старой картонной коробке в дальнем углу чердака. Очень хотелось, чтобы другие могли ощутить то же самое.

Я весело болтала с покупателями, шутила, расспрашивала об их литературных предпочтениях и вообще вела себя чрезвычайно уверенно и дружелюбно, что мне, в общем-то, не свойственно. Тем не менее такое мое поведение находило отклик в собеседниках: они тоже оживлялись, веселели, радовались и обещали потом зайти и поделиться впечатлениями от купленных книг. Я приветливо улыбалась, махала им рукой через окно витрины. Пожалуй, нужно будет поговорить с Карлом о том, как бы повысить посещаемость нашего магазина.

К обеду Каспер так и не объявился, Пэрри, впрочем, тоже. Я с досадой поймала себя на том, что жду их, то и дело поглядывая на дверь. Мне почему-то не хотелось, чтоб они пересеклись. Неизвестно почему… Хотя очень даже известно: как я ни сопротивлялась, я все равно надеялась понравиться Пэрри, а Каспер меня порядком раздражал. Едва ли утренняя сценка в кафе у Оливии могла выставить меня перед кем бы то ни было в привлекательном свете. Конечно, это не важно, совершенно не важно, мне все равно, что подумает Пэрри, и уж тем более плевать, что там себе возомнил этот нахальный Каспер. Вот. И вообще…

Тем не менее утренние гости меня очень подбодрили, и вдруг захотелось «продолжения банкета», захотелось общения. В обед я прогулялась по любимым магазинам – ради покупок и просто так, чтобы поздороваться со знакомыми, купила в любимой лавке метр серой костюмной ткани на юбку в складочку, затем мне приглянулась кокетливая воздушная розовая блузка с жабо и камеей в витрине одного магазинчика. Какая-то она была непривычно девичья, и я несколько раз прошла мимо витрины, не решаясь зайти внутрь, но блузка все-таки в итоге победила. Почему бы и не побаловать себя, любимую? Кто, как не я?

Затем мне вздумалось украсить дверь своего магазина рождественским венком, и я заскочила к знакомой флористке Мэр.

Мэр, как и я, переехала в Брюгге после большого разочарования. Правда, не в делах сердечных, а на почве карьеры. Она была блистательным юристом, лучшей выпускницей на своем курсе, несколько лет весьма успешно работала адвокатом в крупной конторе, пока ей не попалось совершенно отвратительное и гнусное дельце. От начальства поступило распоряжение защищать в суде отпетого негодяя – коррупционера, педофила и насильника. Негодяй был при огромном капитале, свои гнилые делишки даже не пытался скрывать, вел себя нахально и вызывающе, уверенный, что от всего сумеет откупиться. Мэр, конечно, не была наивной дурочкой и знала, каких подлецов порой приходится отмазывать от возмездия. Однако, изучив материалы предстоящего разбирательства, она поняла, что не только не готова впрячься во имя несправедливости, а и сама бы не прочь потуже затянуть удавку на шее подзащитного. Использовав все свои связи, она каким-то чудом перешла на сторону обвинения и, несмотря на титанические усилия бывшего работодателя, сумела усадить негодяя за решетку без права обжалования приговора. По слухам, в тюрьме его уже дожидались некогда обманутые подельники. Обработали красавца так, что мама родная не узнала бы. Кажется, во время драки его хорошенько стукнули головой (если головой еще можно было назвать эту боксерскую грушу) обо что-то твердое. Несколько раз. Когда с мерзавца сняли гипс и швы и выпустили из тюремной больницы, он стал тише воды ниже травы, рисовал тихонько какие-то каракули на бумаге и ни с кем не спорил. Говорят, он тронулся умом, однако на его поведении это сказалось наилучшим образом, поэтому в психиатрическое отделение его не стали помещать, а подельники больше его не трогают.

Эту жуткую историю мне рассказала сама Мэр, рассказала с металлической жесткостью в голосе. Я была в растерянности, не знала, как реагировать. Но Мэр посмотрела мне в глаза и призналась: «Китти, я разговаривала с некоторыми его жертвами. Поверь, был бы у меня шанс – я разорвала бы его на составляющие части голыми руками. Буквально. Без колебаний».

После суда над мерзавцем Мэр пришлось столкнуться еще и с иском от ее бывшей адвокатской конторы. Мол, она нарушила договор о конфиденциальности, разгласив некоторые материалы дела, которые могла узнать только непосредственно от их клиента. Процесс продвигался очень туго, заявленная сумма компенсации была просто заоблачной. Но не зря ведь Мэр считали лучшей выпускницей своего курса, а затем и лучшим адвокатом в городе. Владелец проигравшей конторы, как оказалось, сам не очень отличался от ранее посаженного негодяя, потому что докатился до запугиваний. К Мэр подсылали вооруженных громил, которые проникали в ее квартиру, грозились пристрелить или для начала просто переломать ноги. «Китти, так страшно мне еще никогда не было, – признавалась она. – Меня спасла только многолетняя привычка делать морду кирпичом». Мэр наврала бандитам, будто в квартире внизу живет ее хороший друг – бывший служащий французского Иностранного легиона, у которого сохранилась привычка агрессивно реагировать на подозрительный шум. Ребята, конечно, все проверили до того, как явиться, и знали о легионере, точнее, что квартира принадлежит ему, а сам он где-то в отъезде. Мэр, естественно, просто тянула время, но молодчики стали колебаться: а вдруг она не врет? Ребяткам было неизвестно, что в квартире, принадлежащей упомянутому легионеру, на самом деле проживала его бабушка, которая тем не менее оказалась гораздо полезнее его самого, так как, увидев угрюмые рожи входящих в подъезд, сразу вызвала полицию. Голубчиков грамотно повязали и увезли в синюю даль. «Когда полицейские, всех допросив и сделав подробные записи, уехали, я попросилась переночевать к бдительной соседке, – продолжала Мэр, и я никогда больше не видела на ее лице такого выражения. – Просто не могла оставаться дома одна. Она отнеслась ко мне как родная бабушка: дала выговориться и выплакаться, напоила горячим молоком и успокоительным, укрыла пледом и никому не позволила меня разбудить раньше полудня. Даже полиции. До сих пор на каждый праздник я присылаю ей огромную охапку цветов».