Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 13

– Да, мадам.

Девушка сдержала вздох. Клотильда де Ренье посмотрела на нее и осталась довольна увиденным.

– Не делай такое мученическое лицо! Позволь тебе напомнить, что твой отец просил, чтобы я взяла тебя «служанкой на всякую работу»! Ненавижу это выражение! В моем доме каждый – на своем месте и знает, что ему делать: прачка – в прачечной, кухарка – у печи, горничная – в жилых комнатах, а моя Амели, у которой отличная фигура, – в холле, принимает посетителей. Ты со своим кукольным личиком получила бы ее место. Но я прислушалась к советам мужа и дала тебе возможность продолжить учебу. Ты многим нам обязана, Изора!

– Я знаю, мадам, – кивнула девушка.

– Что за манеры! Не смей отвечать таким чванливым тоном!

Изору многие считали заносчивой, и абсолютно напрасно. Капризный рисунок губ девушке подарила природа. Кроме того, она мало улыбалась, и окружающие обычно находили выражение ее безупречно овального личика высокомерным.

– Я могу идти? – спросила девушка, которая ни на мгновение не забывала о своем горе.

– Нет! Ты немедленно напишешь мадам Понтонье письмо с извинениями. Я все устрою, ради этого я даже согласна сама поехать в город. В понедельник могу составить тебе компанию.

– Пожалуйста, не надо! Я не хочу возвращаться в Ла-Рош-сюр-Йон! Мадам, дайте мне работу на несколько ближайших месяцев! Я готова делать что угодно – помогать по хозяйству, начищать серебро, прибирать в комнатах прислуги…

– Я не нуждаюсь в твоих услугах, глупое ты создание!

– Впереди зима – время, которое вы терпеть не можете! Я могла бы читать вам после обеда, а когда мальчики приедут на каникулы, помогала бы им повторять пройденное!

У графской четы было два сына, двенадцати и четырнадцати лет, которые учились в иезуитской школе. Приезжая на каникулы, шалуны переворачивали вверх дном весь дом. Предложение Изоры пришлось графине по душе. Самой ей это в голову не пришло.

– Хорошо! Только тебе понадобится новое платье, чтобы я не краснела за тебя перед гостями. Скоро зимние праздники, и я смогу пригласить кузенов и кузин – словом, почти всех родственников Теофиля! В гостиной, в левом углу, у окна, поставим елку… У меня появилась идея! Пусть тебя больше не беспокоит, что подумают Понтонье. Я сама все улажу. Что-нибудь придумаю – что ты заболела или кто-то из твоих родителей. Ну же, маленькая хитрюга, скажи мне спасибо! Ты вернешься на работу в Ла-Рош-сюр-Йон в начале января. Эти люди ни в чем не могут мне отказать. Они должны крупную сумму моему мужу.

– Я не знала, мадам.

Изора решила, что обязательно воспользуется неожиданной отсрочкой, чтобы навестить Тома, и сделает все возможное, чтобы они могли видеться каждый день.

– Беги, мне больше нечего тебе сказать! – неожиданно распорядилась Клотильда де Ренье. – И возвращайся завтра, что-нибудь мне почитаешь. Роман выбери сама, в библиотеке. И дай себе труд улыбаться почаще!

– Мои братья умерли, мадам, а родители такие…

– Ни слова больше! Твои родители такие, какие есть, да и девиц, подобных тебе, надо держать в узде!

Попрощавшись и сделав книксен, как того требовала графиня, Изора выбежала из комнаты. Оказавшись на улице, она полной грудью вдохнула холодный, пахнущий мокрой землей воздух.

Разговор с мадам де Ренье утомил и расстроил ее, но это было меньшее зло в сравнении с тем приемом, который, как она ожидала, окажут ей родители. Она хотела сходить в соседнюю рощу за каштанами, чтобы завтра угостить ими Онорину Маро, но отказалась от несвоевременной мысли. Лучше дождаться более подходящего случая – когда Тома снова окажется дома и можно будет устроить маленький праздник…

Теперь спешить некуда. Пройдя по аллее, Изора перешла через усыпанную гравием дорогу и оказалась во дворе родительской фермы.

Запахи, усиленные вечерней сыростью, были ей хорошо знакомы: теплый дух конюшен с островатой ноткой урины, которой пропиталась солома, и куда более сильный и едкий – из свинарника с его смрадным навозом.

Здесь ничего не изменилось и никогда не изменится. На краю колодца привычно стояло цинковое ведро, а с крыши курятника, куда птицу загоняли на ночь, на девушку с любопытством таращился петух.

– Привет, Ритон! – крикнула она цепному псу, примостившемуся под козырьком сарая.

Кто-то выглянул в окно на кухне. Похоже, Люсьена Мийе поджидала дочь. Изора помахала матери рукой, но не увидела в ответ и тени улыбки. С тяжелым сердцем она решилась, наконец, поднять дверную щеколду.

Дом был старый, с двумя просторными комнатами на первом этаже. Сразу за входной дверью находилась маленькая прихожая, откуда лестница вела к комнатам второго этажа. За дверью налево – столовая, которой никогда не пользовались. Ставни в ней не открывались лет шесть, не меньше. Направо – комната, где члены семьи Мийе проводили почти все свое время, с довольно-таки низким, обшитым досками потолком, поддерживаемым почерневшими от копоти балками. Здесь имелся и выложенный кирпичом большой очаг с двумя подвесами, расположенными друг напротив друга, и чугунными подставками для дров.

– Явилась! – буркнул отец, едва увидев ее.

– Наделала дел, негодница! – подхватила мать, маленькая женщина с красивым, но поблекшим лицом. Люсьена Мийе рано поседела – в сорок два года ее волосы были белыми, как снег.

– Надеюсь, хозяйка вправила тебе мозги! – продолжал Бастьен Мийе.

Слово владельцев замка родители считали наивысшим законом. Граф и графиня представлялись им едва ли не божествами, чьей воли невозможно ослушаться.

Изора не появлялась дома чуть больше месяца, но ей уже хотелось убежать. Каждая мелочь внушала ей отвращение, как если бы она вдруг оказалась в окружении, где все позорит, напоминает о прошлом – мрачном и удручающем. Она начала прикидывать, хватит ли у нее сил снова жить здесь, не получая ни ласки, ни сочувствия. В душе поднялась настоящая буря – при том, что девушка годами молчала и подчинялась.

– Я не сделала ничего дурного! – горячо возразила она. – Мадам де Ренье это поняла. Мне хотелось поддержать мадам Маро, всю их семью, потому что они всегда были очень добры ко мне.

– Скажи лучше, всполошилась, как там их Тома! – прикрикнул на нее отец. – Бегаешь за ним, как течная кошка! Думаешь, я не знаю, что у тебя на уме?

Изора не нашлась что ответить. Она умоляюще взглянула на мать, но та, опустив голову, перебирала четки и твердила:

– Случится в этом доме беда, и большая! Утром я видела, как сова пролетела над нашей крышей!

– Мама, не говори так! Беда – то, что произошло там, глубоко в забое! Тома и еще одного парня завалило камнями. Весь поселок ждет, когда их вытащат, но вам, разумеется, плевать!

Бастьен Мийе оперся о стол и тяжело поднялся на ноги. Он был довольно-таки крепким мужчиной с широкими плечами и мощной шеей.

– Пусть передохнут в своей крысиной норе, твои чернолицые! У меня проклятая война забрала двух сыновей. На полгода приходится нанимать поденщика себе в помощь. Убиваюсь на земле без роздыху… И если другие предпочитают подыхать, выскребая уголь, – это их дело.