Папины дочки - Тасмина Перри Страница 13

Десять лет назад Кейт Бэлкон, сжавшись в комок от тревоги и нервно посмеиваясь, через плечо смотрела на своих сестер, стоявших на мостике за ее спиной. Ледяная вода обдавала ее до пояса, в урчании мотора слышалась угроза. Солнце Лазурного берега заслоняла фигура отца, сидевшего в лодке. Безграничное пространство моря и небес не слишком манило ее. Она не так уж хорошо умела плавать, чтобы уверенно чувствовать себя вдали от берега, но гораздо больше, чем воды, она боялась отца.

— Готова? — громко спросил он, отвернувшись от руля и махнув рукой. Кейт кивнула, но ее колени дрожали. Когда лодка двинулась с места, нужно было собраться, совладать с собой. Легкий бриз развевал ее волосы, лодка набирала скорость, волны теперь, казалось, накатывали все сильнее и яростнее. Она слышала, как они бьются в гранитные скалы. Но пути назад не было: она летела на водных лыжах вслед за лодкой.

Кейт снова оглянулась на сестер, оставшихся на мостике. Она могла гордиться собой. Но вдруг ее правая нога вывернулась, а лодка летела все быстрее и быстрее.

— Папа! — крикнула она, но шум мотора заглушил ее голос. Вода заливала ее лицо. — Остановись, папа, пожалуйста, остановись!

Но все было бесполезно, лодка неслась вперед. Она хотела ухватиться за ее край, но вода затягивала ее все глубже и глубже.

— Помогите, помогите, пожалуйста! — Она судорожно пыталась глотнуть воздуха и чувствовала, что захлебывается. И вдруг мотор затих. Слава Богу, отец сообразил. Она задыхалась от кашля, выплевывая соленую воду, крепко схватившись за борт руками. Но вдруг ее плечи словно ожгло огнем — ремень отца оставил на них красный след.

— Почему ты никогда не можешь сделать это правильно?! — ревел он в ярости.

Тихий стук в дверь спальни разбудил Кейт.

— Можно?

Кейт с трудом открыла глаза, когда Венис появилась в маленькой комнате, расположенной в башенке замка. Стены до сих пор были оклеены ситцевыми обоями с лилиями. Кейт помнила их с самого раннего детства.

Венис села на край постели, покрытой периной из гагачьего пуха. Точно как в далекие времена, когда они обе были еще маленькими и любили пошалить ночью. Иногда они даже выбирались из замка, чтобы сбежать на берег озера, в сарай, где хранились лодки. Это место было их единственным прибежищем в непогоду. Венис и Кейт прятались здесь, ели сладости и запивали их газировкой, чувствуя себя счастливыми, потому что рядом не было вечно недовольного отца. Несмотря на то что характеры у сестер были разные, их дружбе и взаимопониманию это нисколько не мешало. Они и теперь охотно делились друг с другом своими проблемами.

— Ты плачешь?

— Нет, просто приснился неприятный сон, — ответила Кейт, вытерев мокрые щеки.

Ей было неловко за эти невольные слезы; она была не самой младшей в семье, и ей не следовало проявлять слабость.

— Прости меня. Все это ерунда. Как дела у Серены? — постаралась она сменить тему. — У меня не было сил поговорить с ней.

— Ничего, не волнуйся, — успокоила сестру Венис, протянув ей чашку какао, — она и не заметила твоего отсутствия после своего блистательного падения.

— Падения? — удивленно переспросила Кейт. — Она так напилась? Раньше с ней такого не бывало.

— А меня это не удивило. После возвращения из Египта она только и делает, что пьет.

— Печально. А что же Том? Он с ней вернулся?

Венис пожала плечами:

— Да разное болтают…

Она заметила, что в глазах Кейт до сих пор стоят слезы, и мягко дотронулась до плеча сестры. Венис знала, что работа слишком много значила для Кейт, и лишиться работы было для нее примерно так же ужасно, как для других женщин потерять возлюбленного.

— Ты не должна обращать внимание на отца. Иногда он ведет себя как идиот.

Кейт покачала головой:

— Я уже тридцать лет пытаюсь не обращать на него внимания, но у него просто какой-то врожденный дар портить всем настроение.

— Коллинз посоветовал добавить четыре ложки виски в твое какао, и думаю, он прав. Тебе лучше? — Она подошла к канделябрам, укрепленным по обе стороны окна, и зажгла одну из свечей. — У тебя будет другая работа, еще лучше, не терзай себя.

Кейт снова покачала головой:

— Нет. Все хорошие вакансии заняты. А я хочу работать в редакции. Но я не в том возрасте, когда можно начинать подъем по карьерной лестнице заново.

Кейт откинула назад волосы и провела рукой по лицу. Какой же маленькой несчастной неудачницей она себя сейчас чувствовала. С минуту она не мигая смотрела на янтарный огонек свечи, но потом вдруг повернулась к сестре.

— Ты очень похожа на маму, — сказала она тихо.

— Чепуха. Тебе кажется.

— Нет, я точно помню: она была такой же.

Кейт было семь лет, когда мать умерла от инсульта через несколько месяцев после рождения Серены. Она отдыхала в саду, а Кейт, счастливая, бегала вокруг нее, не помышляя о близившемся несчастье. И вдруг у матери заболела голова. Все случилось мгновенно, никто даже не успел вызвать врача. Ее детство закончилось, власть отца над дочерьми стала с этого момента безграничной. Но ему некогда было возиться с детьми, он передал их няне, миссис Уильямс, и появлялся в их жизни лишь время от времени, как жуткая тираническая тень, омрачавшая время их взросления.

Венис была права: воспоминания о матери постепенно стирались и тускнели. Маргарет, с ее необычными выразительными чертами лица, пухлыми губами, которые всегда целовали Кейт перед сном, окутанная ароматом духов и дымом сигарет, в мягких кашемировых свитерах, растворялась в тумане прошлого. С годами она все реже и реже думала о матери. Лишь поначалу, когда все они собирались к завтраку, отсутствие Маргарет ощущалось очень остро, но потом новые впечатления, увлечения и события вытеснили тоску по ней из сознания Кейт. Теперь она лишь в минуты тяжелых переживаний жалела, что матери нет рядом.

Она устало закрыла глаза и повалилась на подушки.

— Давай поговорим завтра, я ужасно вымотана.

Венис кивнула и, выйдя из комнаты, осторожно прикрыла дверь.

Несмотря на трехфутовую толщину стен, Кейт слышала, как завывает ветер. Она лежала на спине в полутьме, стараясь прогнать из своей головы все тревожные мысли, но кровать, на которой она спала еще подростком, не давала успокоиться. Подробности разговора на работе и насмешки отца во время ужина снова и снова бередили память, она не могла смириться с ними, потому что они были только продолжением прежних, еще более унизительных нападок со стороны Освальда, когда он, не стесняясь гостей, позволял себе говорить все, что вздумается. Ей было четырнадцать лет, и она вернулась домой на уик-энд из школы, расстроенная известием о том, что ее не приняли в Оксфорд.