Награда за риск - Лайза Эндрюс Страница 13

Разбудило ее доносившееся из ванной громкое пение.

Хотя бы дверь закрыл. До чего же он недогадлив! Господи, неужели это единственное, за что Эмма теперь на него сердилась?

Одно объятие, полуизвинение, вспомненное им потом ее настоящее имя — и вот она простила ему выходки, подобных которым даже представить себе не могла в обращении с ней других мужчин. Неужели это я, та самая сумасшедшая недотрога?

— А, проснулась! — Он вошел в комнату уже одетый в брюки для верховой езды и белую тенниску. — Позволь сказать тебе, guapa, что мне было безумно приятно, когда ты сонная прижалась ко мне ночью. — Он сел возле нее на постели. — Озноб уже прошел? — Он прикоснулся к ее руке. — Хорошо. Вставай и собирайся. Мы едем кататься.

У Эммы упало сердце. Новые брюки для верховой езды, купленные в Лондоне, лежали на нижней полке шкафа, и она надеялась, глупая страусиха, что они там и останутся.

— Да, господин, — пробормотала она, оставаясь в неподвижности.

— Зови меня пока Луис, — улыбнулся он. — А «господин» будет уместнее после свадьбы.

По утрам люди так раздражительны! Неужели он не понимает, что существа рангом ниже становятся контактны только после трех чашек чая и пары тостов?

— Аманда, мы же опаздываем! Даже часа не будем в седле — на завтрак здесь надо являться вовремя.

Ответом ему было урчание у нее в животе. Затем она объявила, что на голодный желудок не сядет на коня, что ее просто вывернет наизнанку и что лучше ему покататься одному.

— Я сейчас попрошу для тебя твой любимый рулет. — Он не оглядываясь вышел из спальни.

— А ты выглядишь как настоящий жокей! — крикнула она ему вдогонку, прежде чем войти в ванную. Когда она приняла душ и вернулась в спальню, на столике у кровати были два свежайших рулета, горшочек с маслом, баночка варенья и стакан оранжада.

— Пожалуйста, поторопись. — Он сидел в кресле, просматривая содержимое какой-то толстенной папки. — Здесь в летние месяцы только утром и вечером можно высунуть нос на воздух.

Эмма разрывала теплый рулет, упивалась дивным пенистым ароматом оранжада. Я быстро. Она с удовлетворением наблюдала, как тает масло на румяной корочке рулета. Впрочем, на наших ежегодных конкурсах на самого быстрого едока пирогов я никогда не занимала первое место. Но вот с едой было покончено, Эмма вытерла с губ крошки тыльной стороной ладони. Луис отложил бумаги и повел ее на конюшню. Он называл каждую лошадь по имени и награждал ласками. И не мог понять, почему Эмма тащится за ним с таким растерянным видом. Увы, это были совсем не те лошади, на которых ее учили ездить в детской школе верховой езды, когда ей было одиннадцать лет. Тогда за дополнительный урок она помогала чистить конюшню. Глядя на лошадей Кеведо, она подумала, что тех, наверное, брали с живодерни. Эти гладкие чистокровные красавцы и красавицы объявили бы забастовку, если бы их поставили в стойлах рядом с теми клячами.

— Знаешь такую поговорку: «Ей это идет, как корове седло». Так вот я эта самая корова.

Эмма уже поняла, что не стоит изображать из себя бравую наездницу. Конечно, неприятно признаваться Луису в своей неумелости, но тут речь идет о жизни и смерти.

Луис, уткнувшийся лбом в шею коня, отпрянул после ее слов.

Эмма припомнила себя девочкой, неловко объезжающей по кругу небольшое поле. Трудно было понять, кому это надоело больше: старшей девочке, которая ее подстраховывала, или престарелой лошади. В полумраке конюшни она робко признавалась, стоя к Луису спиной:

— Понимаешь, я могу рысью и легким галопом, но настоящим галопом, во весь опор — у меня это не выходит. — Положим, мало ли кто не умеет скакать во весь опор, но под разочарованным взглядом Луиса она готова была провалиться сквозь землю. — Я не умею также ходить на лыжах, нырять с аквалангом… Я никогда не ходила под парусом и не демонстрировала моды на подиумах Парижа.

Все это она выпалила с вызовом и надрывом. К середине своей тирады она уже поняла всю ее инфантильность и нелепость, но прерываться было поздно. В конце концов, пусть лучше считает ее дурой, чем то, что он себе навоображал. Да и слово не воробей. Ей ничего не оставалось, как застыть с вызывающим взглядом.

Он встретил ее взгляд как будто бы равнодушно, лишь ухмылка в углах губ выдала его.

— Вообще-то, если поискать, то можно найти в нас кое-что общее, — резюмировал он. Эмма удивленно вскинула брови. — Например, я тоже не демонстрировал моды на парижских подиумах.

Они оба беззаботно расхохотались, и напряжение было снято. Однако Эмма зарубила себе на носу, что впредь язычок надо держать на замке.

— До чего же у тебя красивый смех! Никто больше так не смеется.

Он по уже выработавшейся у него за время общения с Эммой привычке похлопал ее по щеке. И заметил, что после этого она густо покраснела. Вообще, чем пристальнее он теперь на нее смотрел, тем гуще она краснела.