Выйти замуж - Наталья Нестерова Страница 13

— Лев Исаакович? — прыснул Копыто. — С чего вы взяли?

— Вы не находите, что его отношения с Семеном Ивановичем несколько отдают голубизной?

Ирина Алексеевна громко икнула, а Сергей рассмеялся:

— Выдумки какие! Лев Исаакович да и я тоже… мы очень уважаем Семена Ивановича. Его все уважают, он замечательный человек. Как вам в голову могли прийти подобные мысли?

Копыто смотрел на женщин с таким недоумением, словно они объявили ему, будто прилетели с другой планеты. Сомневаться в его искренности не приходилось, так как играть и притворяться он не умел.

Студента отпустили, взяв с него слово не говорить остальным об их глупых подозрениях.

Роза Давыдовна резюмировала:

— Этот олух… ох, простите, Ирина, что я так приятеля вашей дочери обозвала — вырвалось. Молодой человек — совершенно определенно не провокатор, обманывать он не способен. Это во-первых. А во-вторых, мы узнали, что до интимности у них дело не дошло.

— А когда дойдет, что мы будем делать? — всхлипнула Ирина Алексеевна. — Где они будут все это… — заплакала она.

Роза Давыдовна не обращала внимания на ее слезы.

— В-третьих, мы опять в тупике. Нам нужен специалист.

— Гомосексуалист со стажем? — поразилась Ирина Алексеевна.

— Да нет же, врач, который их лечит! Приходится повторяться: в те времена и сексопатологи на каждом углу не сидели. Да и заведись такой, повесь табличку в поликлинике, его бы обходили брезгливо стороной. А уж если кому бы и взбрело в голову расспрашивать про интимное или советовать к специфическому врачу обратиться, то участь его была бы незавидной — мог и в морду получить.

Розе Давыдовне пришлось потратить немало сил, чтобы организовать цепочку телефонных звонков и добиться аудиенции у автора одной из прочитанных монографий. Отправились к нему коллективно, все четыре брошенные жены.

Скрывая за лениво-важным видом растерянность, доктор понятливо кивал в ответ на страстные тирады, призывы о помощи и обещания высоких гонораров. В итоге он заявил, что должен побеседовать с носителями паталогии, обследовать их, и только тогда возможен — «но рассчитывать на чудо не надо» — разговор о лечении.

Теперь хоть цель была ясна — заставить дружков прийти к сексопатологу. Но как это сделать? На очередном совещании все женщины признались, что сунуться к мужу с таким предложением страшно и ответ его известен заранее.

— Но нужно пытаться, — настаивала Роза Давыдовна.

— Милицию вызвать и в… в… — не знала, куда отправить извращенцев, Евдокия Владимировна.

Всем было ясно, что в смирительной рубашке к таким врачам не ходят.

— Может, снотворным напоить? — предложила Ирина Алексеевна.

И тут же поняла, что это не метод.

— Я схожу с ума, — заверила Зайчик.

— На работе скажу, — пробурчала Евдокия Владимировна, — мужики ему морду набьют.

— Да, да, — кивнула Роза Давыдовна, — сейчас хороши все средства, чтобы их спасти. Ведь пока, как мы знаем, дело не дошло до постельных связей.

— Ведь у него внуки! — простонала Ирина Алексеевна.

— У меня в школе могут узнать, — ужаснулась Зайчик.

В ответ на эти опасения Роза Давыдовна только пожала плечами. Ей все время приходилось собирать волю растерянных женщин, как рассыпавшиеся из коробка спички.

— Необходимо все тщательно продумать. Без истерик, — Роза строго посмотрела на Зою, — и без грубости, — кивок в сторону Евдокии Владимировны. — Только сосредоточенная твердость с нашей стороны, общий напор и натиск. Я предлагаю шоковую терапию. Собираемся на какой-нибудь праздник или день рождения и объявляем мужьям, что мы все знаем и требуем лечиться.

Дальнейшая стратегия также предполагала максимально душевную обстановку дома, парикмахерские и новые наряды. Словом, попытку если не вернуть прежнюю любовь, то призыв к разуму — смотри, что теряешь.

Для решительного объяснения был выбран праздник Великой Октябрьской революции, то есть седьмое ноября, который отмечали в квартире Кузьминых. Стол устроили, не в пример обычному, скромный, так как, по словам Розы Давыдовны, обильная еда притупляет трагизм и драматичность восприятия. Люсю с детьми отправили на демонстрацию трудящихся и армейский парад.

После смены горячих блюд, перед сладким, женщины ретировались на кухню, чтобы обсудить там последние детали, приободрить друг друга. Они переживали то состояние пика эмоций, которое бывает, когда очень страшно, но обязательно надо что-то сделать.

Сгруппировав волю и выстроившись боевым порядком, они наконец двинулись в комнату, но… она была пуста. Женщины обескураженно оглядывались, теряя боевой задор. Зазвонил телефон.

— Да? — схватила трубку Ирина Алексеевна. — Вам не хватило? Что? Да, нам весело.

Она положила трубку, села на диван и, глядя потерянно на стоящих подруг, сказала:

— Им не хватило. Они сбегали за пивом и сидят у Льва Исааковича. Смотрят хоккей.

— Хоккей? — глупо переспросила Роза Давыдовна. — Лева? Пиво?

Она обессиленно рухнула в кресло.

— Раньше он хоккей терпеть не мог, — пробормотала Зайчик и присела к Люсиной маме.

— Ох, кобели, кобели, — застонала Евдокия Владимировна.

Ее ноги тоже не держали, она опустилась на стул.

Плакать начали не сговариваясь, дружно и горько. Евдокия Владимировна громко и навзрыд. Роза Давыдовна уставившись в одну точку и не вытирая бежавших по щекам ручейков. Ирина Алексеевна и Зайчик обнялись и рыдали друг у друга на плече.

Так их и застала Люся. Сначала ей пришла в голову мысль о всемирной катастрофе.

— Война? — ахнула Люся. — Война началась?

— Не-е-ет, — запинаясь, протянула Ирина Алексеевна, всем видом показывая, что несчастье более крупного масштаба.

— Мама, — испугалась Люся, — что-нибудь с папой?

— Да, и с дядей Сашей, и с Пал Палычем, и с Львом И-исаако-овичем, и с Сергеем.

— Боже! — Люся заломила руки. — Где они? Что с ними?

— Пиво жрут, — ответила Евдокия Владимировна. — Хоккей смотрят, сексуалисты чертовы.

— Кто? Я ничего не понимаю.

Ирина Алексеевна поднялась с дивана, подошла к Люсе и обняла ее.

— Доченька, ты не волнуйся. Мы сделаем все, чтобы защитить твоих детей. Они не узнают… не узнают, что их дедушка и эти дяденьки… гомосексуалисты.

— Кто?! — выпучила глаза Люся.

В то, что рассказывали женщины, поверить было невозможно. Но вид заплаканных жен был кошмарен и трагичен.

— Когда все это началось? — спросила Люся, просто чтобы спросить, заполнить паузу.