За всю любовь - Ирэне Као Страница 13

– Я поеду, потому что люблю тебя, вот в чем дело, – заканчивает Линда.

Это звучит как обвинение. Она уходит в спальню, снимает дурацкий корсет, который сдавливает ей талию, рассерженно бросает его в угол шкафа.

Плевать ей на этот ужин, и на известного шеф-повара, и на людей, с которыми придется общаться; сейчас ее бесит даже мысль о поездке в Париж. «Черт бы побрал этого Томмазо! Вечно он втягивает в свою игру всех, кто попадается ему на пути, что бы ни случилось. Знаю, так уж ты устроен, и за это я тебя люблю. Я люблю тебя, – повторяет она про себя. – Люблю тебя, черт, но сейчас я тебя почти ненавижу».

* * *

Они приземляются в аэропорту Шарль де Голль четко по расписанию, в 17.55. Суббота, конец июня, в воздухе пахнет летом. На выходе из аэропорта их уже ждет водитель в униформе, который тут же берет их багаж и приглашает в шикарный черный «Ягуар XJ» с панорамной стеклянной крышей.

Парижский вечер окутан мягким, нежным светом, который не режет глаза и ненавязчиво освещает пространство. Спустя полчаса они приезжают в центр города, в Plaza Athénée. Томмазо не сказал Линде, где они остановятся и что будут делать: как это на него похоже! Однако, как и следовало ожидать, номер, зарезервированный для них, впечатляет: с балкона, выходящего на задний двор, открывается вид на Эйфелеву башню, а с передней террасы – прямо на Елисейские Поля. Не говоря уже о роскошном спа-центре Dior в цокольном этаже отеля, откуда на лифте можно попасть прямиком в номер. Для них – все только самое лучшее. И все же Линде чего-то не хватает. Ей мало красоты, которой ее окружает Томмазо. Всего какой-то месяц назад это мероприятие взбудоражило бы ее и обрадовало, но теперь ей почти все равно.

Не то чтобы она не благодарна за всю ту роскошь, в которой живет: она понимает, как ей повезло, и все, что она имеет, – это дар, который нельзя принимать как само собой разумеющееся.

И все же ее сердце терзает непонятная тоска, поднимающаяся к самому горлу. Линда не знает, откуда взялось это чувство, но она все чаще чувствует себя одиноко рядом с ним. Она подавлена, чувствует, что не может вырваться из замкнутого круга, и вынуждена придерживаться четких правил поведения. Все чаще ей кажется, что она спутник, вращающийся вокруг планеты Томмазо, и никогда не сойдет со своей орбиты.

Может быть, Линда себя накручивает, раздувает из мухи слона – ведь подобные проблемы происходят у всех пар? Может быть, ей просто грустно оттого, что она потеряла цель в жизни, у нее пропал стимул и не за что больше бороться? В последнее время и секс перестал ее интересовать, она даже забросила утренние пробежки. А это совсем на нее не похоже.

За дипломатическими обедами и ужинами, фальшивыми улыбками и церемониями посольства, состоящими из бонтона и бесконечных формальностей, два последующих дня пролетают незаметно. Только сегодня Линда, наконец, может сполна насладиться Парижем. Томмазо дал ей «официальный отгул»: «Развлекайся, любимая, тебе можно, а я присоединюсь позже». Так что, пока он на работе, Линда бесцельно шатается по городу – именно это ей нравится больше всего. Она терпеть не может туры с обязательной программой, где туристы непременно должны посетить все достопримечательности, в результате оставшись без ног и хорошего настроения.

Линда решила немного пройтись по магазинам, выбирая при этом самые странные. Она то и дело теряется, залюбовавшись очередной загадочной и волшебной улочкой, которой нет в путеводителях.

Наконец, устав бродить, она садится на скамейку на площади Вогезов, немного нежится на солнышке, а потом отправляется в кондитерскую Ladurée слегка побаловать себя… Что ж, по крайней мере, блинчики и пирожные макарон хоть немного подняли ей настроение. А талия – да черт с ней! Учитывая, сколько километров она пробежала за свою жизнь, можно позволить себе маленькую слабость.

Прошла неделя их пребывания в Париже, и однажды вечером Томмазо вдруг решил отказаться от деловой встречи.

– Мне ужасно хочется побыть только с тобой. Иногда мне кажется, что моя голова вот-вот взорвется, когда моя Линда слишком долго меня не ласкает, – сказал он.

И ее сердце растаяло.

Достаточно того, чтобы просто сказать: «Доверься мне, я отвезу тебя туда, где тебе понравится».

И вот Линда с Томмазо пришли в Центр Жоржа Помпиду, на выставку Джеффа Кунса.

Она испытывает необыкновенно сильные ощущения при входе в этот храм современного искусства. Линде кажется, что она могла бы здесь жить.

Скульптуры Кунса – настоящий триумф поп-арта и китча: слишком яркие, неестественные цвета и вызывающие формы даже для Линды, которая всегда любила контраст и смешение стилей.

Она задумчиво стоит перед «Balloon Venus», красной Венерой из воздушных шариков.

– Знаешь, о чем мне говорит это произведение искусства? – шепчет она стоящему рядом Томмазо. – Ни о чем. Но думаю, если скажу об этом вслух, меня забросают камнями на главной площади.

Томмазо внимательно рассматривает «Woman in Tub», женщину в ванной, имеющую нездоровый вид, с широко открытым ртом и прижатыми к груди руками.

– Не знаю, Линда. Есть что-то в этих работах – во всех – что меня тревожит и одновременно притягивает. Хотя бы потому, что они вызывают эти ощущения, уже можно сказать, что их предназначение выполнено.

Ясно, что и Томмазо не поклонник этого жанра, но даже в своих комментариях он не может не прибегнуть к дипломатическим привычкам, думает Линда.

– В общем, детка, я не был бы столь категоричен, – приходит он к заключению, целуя ее в ушко.

– Ну, послушай, я очень хочу отыскать во всем этом смысл и все же не могу его найти. Ну вот взять хотя бы этого гигантского омара, подвешенного вниз головой…

И в этот момент, когда Линда указывает на омара, краем глаза она замечает в зале знакомый профиль и притягивает Томмазо за руку.

– Смотри, вон там – это не Надин?

– Где?

– Да вон же, не видишь? Рядом со статуей Майкла Джексона с обезьянкой Бабблз.

Глаза Томмазо удивленно распахиваются.

– Точно, она.

И он тут же, нимало не смущаясь, машет ей рукой.

Надин, сидящая на диване со своим обычным видом рассеянной богини, уже некоторое время наблюдает за ними. Локоток ее грациозно лежит на подлокотнике; она держится с естественной элегантностью, отточенной за долгие годы общения с людьми из высшего общества. «Ничего общего с бандой с Пьяцца деи Синьори в Тревизо», – инстинктивно думает Линда и в который раз спрашивает себя, что делает Томмазо рядом с такой девушкой, как она.

Увидев их вместе, особенно Томмазо, такого влюбленного и внимательного, с этой маленькой архитекторшей, в Надин, помимо ее воли, мгновенно поднялась волна раздражения. Но она не из тех женщин, которые поддаются низменному чувству ревности. Что было, то было. Некая доля фатализма всегда помогала ей идти вперед. И, сказать по правде, ее жизнь без Томмазо идет как нельзя лучше. Так что почему бы и не поприветствовать его? Никакой обиды – это ни к чему, ведь любовь прошла.