Алхимия желания - Дж. Теджпал Тарун Страница 13

Застигнутая врасплох первыми лучами света, не желая больше быть объектом моих наблюдений, промокнув до самой души, Физз, наконец, зашевелилась. Держась рукой за колонну, она встала — ее брюки и рубашка висели на ней мокрым грузом — и, медленно распрямившись, пошла под дождем к воротам.

Я наблюдал, как Физз шла вниз по мягкому склону. Она шла, как крестьянин, твердой походкой, с чувством единения с землей.

Она облокотилась на старые сломанные ворота и, подперев руками лицо, посмотрела вниз на темную долину Бхумиадхар. С такого расстояния из-за двигающейся завесы дождя было невозможно разглядеть выражение ее лица, но я мог представить, как дрожит ее нижняя губа, когда Физз блуждает в сумеречной зоне, разрываясь между жалкими рыданиями и гордым отчаянием.

Физз стояла там, глядя вдаль — одинокая, призрачная фигура. Мимо проехал случайный грузовик, который заревел на повороте, сражаясь с мягкой почвой и дождем.

Казалось, прошло много времени, она изменила позу, наклонилась и проверила фикус и гулмохар, которые росли по обе стороны от ворот, а затем медленно пошла вдоль каменной стены, осматривая все растения, которые посадила. Ореховое дерево, грушу, серебряный дуб, бамбук, плакучую иву, кахнар, капусту, жакаранду, пестрый каллистемон — она исчезла из видимости за домом — кедр, тан, шишам, шир, бандж, лайм, джамун, бугенвиллию, гуаву, теджпатту, морпанкхи, манговое дерево. Она наклонялась и трогала растения, лаская каждый листик, нюхая некоторые из них, касаясь других лицом. Я стоял неподвижно, застряв между отчуждением и воспоминаниями.

Прошло много времени. Затем Физз появилась с другой стороны дома. У нее в руках было множество листьев, и она прошла мимо, не глядя в мою сторону. Я сидел, не зная, куда идти, где теперь моя жизнь.

Она провела остаток дня в незаконченном кабинете, сидя на подоконнике и глядя на долину Джеоликоте. Дождь лил всего на расстоянии руки от нее. При свете дня мне не хватало смелости находиться с ней в одном помещении. Я сидел на верхней веранде — завернувшись в одеяло — слушая падающий дождь и глядя в никуда. У меня иссякли все чувства, все слова.

Поздно вечером я услышал скрип половиц. Это был ее шаг, твердый, тяжелый. Она вошла в нашу комнату; когда я обернулся несколько минут спустя, то увидел, что она складывает свою одежду в кожаную сумку.

Когда мы спустились, Ракшас и Багира ждали на веранде. Она погладила несколько раз Багиру под шеей и повторила инструкции ветеринара по поводу ран от клещей на плечах собаки

— Возвращайся скорее, диди, — сказал Ракшас.

Я открыл большой зеленый зонтик и ждал на краю дождя. Она встала под зонтик, не касаясь меня, и мы без слов отправились в путь в одном и том же ритме. Этот ритм мы выработали во время тысячи прогулок, которые совершили за последние пятнадцать лет. Мы спустились вниз по старой каменной лестнице, повернули направо под нашим мокрым кедром, подошли к сломанным нижним воротам, через которые мы прошли в первый раз, когда приехали посмотреть дом.

Теперь здесь не было ворот, мне пришлось поднять колючую проволоку, чтобы пройти. Инстинктивно она взяла ручку зонтика, пока я снимал проволоку с гвоздей на колонне. Когда я оглянулся, то увидел однорукую фигуру Ракшаса, стоявшего под навесом на открытой террасе и смотревшего на нас.

Мы перешли через дорогу и встали у сломанной каменной скамейки. Здесь мы сидели в первый раз — сияло солнце, а небо было светло-голубое — убежденные, что это то, что мы искали всю жизнь, что здесь пройдет остаток нашей жизни.

От живительного влияния солнца и воздуха ее кожа начала светиться. Физз сказала: «Как будто у нас кармическая связь с этим местом».

Теперь мы стояли под проливным дождем, ожидая автобуса из Бховали, который должен был отвезти ее в Катгодам, а потом дальше. Вниз и вверх по дороге не было никакого движения, и под завесой сгущающейся темноты и нескончаемого дождя мы могли бы с легкостью стоять на краю горы сотни лет назад — до электричества, до автомобилей, до Ганди, до Независимости. До любви.

Мои родители, и родители моих родителей, и ее родители, и родители ее родителей и так далее не понимали романтики и сексуальной любви. Они понимали, что такое брак, деньги, долг, совокупление, дети. Мы думали, что ничего не понимали, кроме любви. Но теперь мы стояли в этом месте до электричества, до автомобилей, до Независимости, до любви. Я, по крайней мере, больше не знал, понимаю ли я хоть что-нибудь и понимает ли она, и не было способа узнать это.

Мы стояли там так долго, что зонтик уже плохо служил нам защитой. Вода стекала с него, намочив нас с обеих сторон. Пришел Ракшас в тяжелом зеленом армейском макинтоше и предложил Физз уехать следующим утром. Это была формальность. Он знал ее характер. Он ушел и снова встал на террасе под навесом.

Было уже далеко за семь, когда мы увидели широко посаженные глаза автобуса, который мчался по горе. Медленно, со стоном он преодолел под проливным дождем последний поворот и вышел на прямую дорогу к нам. Когда он приблизился, теряя на ходу скорость, нас ослепили его фары. Он остановился так, что средние двери оказались прямо перед нами. Как и большинство автобусов в этих холмах, он был старым, его двигатель шумел, трещал, словно кто-то бросил пригоршню шариков в механизм.

Молодой кондуктор открыл дверь, дернув ее. Он был одет в тугие синие джинсы под широким дождевым плащом цвета хаки, у него были самодовольные, старомодные, вздернутые усы. Физз протянула ему свою сумку, и он быстрым движением положил ее на сидение рядом с дверью. Она взялась рукой за стальные перила; он отошел в сторону, и она одним движением оказалась в автобусе.

Я заглянул внутрь. Здесь было меньше дюжины пассажиров, и они все сжались под старыми дождевыми плащами. Она прошла на противоположную сторону автобуса и села рядом с водителем. Юноша полагал, что я тоже войду, но я просто закрыл зеленый зонтик и протянул его ему. Он ждал в замешательстве.

Я убрал руку, быстро обошел автобус спереди. Полосы дождя отражались в свете желтых фар. От перегретого двигателя шел пар. Когда я постучал в окно со стороны водителя, старый сардарджи открыл дверь. На нем была старая зеленая поношенная парка.

Я сказал:

— Сардар сахиб, пожалуйста, позаботься о ней.

— Не бойся, сынок, — успокоил он меня и закрыл дверь.

Я отошел в сторону, когда он завел двигатель, выпускающий серые выхлопные газы, и с громким скрипом включил передачу.

Автобус резко дернулся. Физз сидела около окна, ее волосы были убраны назад, ее классический профиль смотрел прямо вперед. И я не могу сказать, было ли ее лицо влажным от дождя или от чего-то еще.

Я посмотрел на пару задних фар, слабо мерцавших.

Вскоре автобус наклонился на следующем повороте и исчез.

Я долго стоял на дороге под открытым небом, позволив воде глубоко проникнуть в мою кожу, пока ощущение холода не сменилось теплом и уютом.

Когда я вернулся домой, поднялся в нашу комнату и снял всю одежду, я почувствовал себя таким же голым и пустым, как в день моего рождения.