Подари мне горы - Кей Мортинсен Страница 13

Дженнифер протянула руку к голове сына, откинула с его лба волосы и увидела ссадину, которую уже успел заметить Бардалф. И неудивительно. Ведь он был экспертом по всяким ушибам и ранам, которые продолжал получать от жизни, хотя давно уже вышел из детского возраста.

— Бедный мой мальчик! — Она осторожно прикоснулась губами к пунцовой ссадине на лбу сына и провела пальцами по его горячим щекам. — Я поставлю чайник, сынок.

— Спасибо, ма.

Энди наклонился вперед, чтобы развязать шнурки, но Бардалф знал, что он пытался таким образом скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Мальчик хотел казаться сильным. Не хотел выказывать своих эмоций. Эмоции, чувствительность, сострадание — эти понятия были не в чести в «Монтрозском углу». Поэтому Дженнифер, слепо следуя этим угрюмым традициям дома, боялась даже произнести лишнее слово, чтобы случайно не выдать тех чувств, которые обуревали ее в эти минуты. Бардалф видел, что ей было до слез, до боли в сердце жалко сына, но она молчала, словно в рот воды набрала.

Безмолвно сидел в кресле и сам пострадавший. Энди, казалось, тоже боялся. Боялся не только говорить о своих переживаниях, но даже дотронуться до матери, которая стояла всего в нескольких дюймах от него.

Бардалфу стало не по себе. Не говоря ни слова, он подошел к мальчику и ласково провел ладонью по его волосам, по вздрагивающим плечам. Ему хотелось показать забитому подростку, что взрослые могут относиться к детям не только строго и сухо, но и с душевной теплотой, искренней обеспокоенностью и состраданием.

— Давай сбросим твои грязные ботинки и свитер. Не возражаешь? — мягким голосом предложил он Энди.

С опаской взглянув на незнакомого мужчину, мальчик стянул с ног расшнурованные ботинки, потом поднял вверх руки — и его испачканный свитер полетел в сторону. Снимая с Энди грязный свитер, Бардалф поймал себя на мысли, что отношения этого подростка с матерью были настолько же прохладными, насколько теплыми были его отношения с Уиллом. Дженнифер наверняка пришла бы в шоковое состояние, если бы увидела, как легко и свободно они с ним выражали привязанность и любовь друг к другу. Ни у его сына, ни у него самого не было никаких комплексов, связанных с эмоциями: оба никогда не скрывали их, не прятались пугливо от них.

Вдруг у него защемило сердце — так сильно захотелось ему увидеть сейчас же Уилла! Так сильно он соскучился по сыну!

— А вы… вы кто? — боязливо спросил его Энди.

— Бардалф. — Мужчина улыбнулся и ободряюще похлопал подростка по плечу.

В тот же миг тело Энди замерло и перестало вздрагивать. Смахнув с лица последние слезинки, он тоже улыбнулся и воскликнул:

— Ух ты! А ведь я слышал о вас! От мамы.

— Уверен, она не могла сказать обо мне ничего хорошего. — Бардалф скорчил смешную гримасу и проворчал: — Когда я жил здесь, у меня был прескверный характер, я был груб и игнорировал твою мать.

Энди покачал головой. Его глаза такого же небесно-голубого цвета, как у матери, моментально оживились, и он сказал:

— Я ничего такого не знаю об этом. Но про вас она говорила, что в те годы вы знали здесь каждую травинку, любое насекомое, любую птичку и могли с завязанными глазами обойти всю округу и не сбиться с пути!

— Твоя мама… — Бардалф искоса взглянул на Дженнифер, и его губы тронула едва заметная улыбка. — Твоя мама просто очень добрая женщина, и поэтому она решила обратить твое внимание на те немногие положительные качества, которых я еще не успел утратить.

— Бардалф приехал из Нью-Йорка, чтобы снова пожить здесь какое-то время, — сказала Дженнифер, опуская на подлокотник кресла кружку чая для сына. На миг Бардалф перехватил ее взгляд и сумрачно насупил брови.

— Ух ты! Классный напиток! — воскликнул Энди, глотнув из кружки горячего, душистого чая.

— Ну, а теперь, дружище, — Бардалф подмигнул подростку и опять ободряюще похлопал его по плечу, — выкладывай нам свою военную тайну. Что произошло?

— Я… — Энди смутился. Было совершенно очевидно, что он не мог смотреть прямо в глаза Бардалфу и лгать. Последовала долгая пауза. Это было молчание перед исповедью, и мужчина терпеливо ждал, пока ребенок не заговорил: — Ну… на большой перемене они подошли ко мне и сказали, что моя мама такая же немощная зануда, такая же тряпка, как и я, и… и что мы с ней тупицы и растяпы, а в животе у нас вместо крепких кишок болтаются куски зефира и хозяйственного мыла.

Энди высказал все это, едва скрывая горькую обиду и негодование. Когда он замолчал, в кухне снова воцарилась тишина. Бардалф молил Бога, чтобы Дженнифер вдруг не выдержала и не нарушила эту тишину каким-нибудь возгласом или резким движением, жестом. После того как мальчик излил перед взрослыми то, что у него накипело на душе за последний час или два, ему надо было самому обдумать, взвесить все сказанное им, а для этого нужна была тишина. И Дженнифер, словно вняв мольбам Бардалфа, выдержала, не прервала ничем минутное безмолвие, в которое погрузилось все вокруг них. Нервно покрутив пальцами, Энди прерывисто вздохнул и продолжил свой невеселый рассказ:

— Я по… по… попытался проигнорировать их, как учила мама, но они толкнули меня в крапиву, а потом стали п-п-прыгать по мне и с-с-сцапали мой пакет с обедом!

Слезы покатились по его щекам, и Бардалфу стало до боли в сердце жалко ребенка.

— Успокойся, Энди, — приглушенным голосом произнес он и, взяв в ладони подрагивающие мальчишечьи руки, крепко сжал их.

— О, мой мальчик! — тихо всхлипнула Дженнифер и, к удивлению Бардалфа, неожиданно обняла сына и как-то неуклюже прижала его к груди, что-то нашептывая ему на ухо и совсем не стесняясь слез, хлынувших из ее глаз.

Бардалф поднялся и приготовил еще две кружки чая. Ему было больно смотреть, как Дженнифер укачивала сына и пыталась сдержать слезы, градом катившиеся по ее лицу.

Ей и Энди нужны были любовь и поддержка. Им нужен был человек, который бы вселял в них уверенность и веру в себя, а не грозил выселением из дома, где они родились и безвыездно прожили вдвоем все эти годы вплоть до его внезапного появления в особняке. Бардалфу вдруг стало противно от одной только мысли о том, что он пытается застращать и выгнать из «Монтрозского угла» ни в чем не повинную мать с ребенком. Эта мысль резко пошатнула его стоическое отношение к жизни и на несколько минут вызвала в душе эмоциональное потрясение. Он вспомнил испытания, перенесенные им в этом же доме полтора десятка лет назад.

Сразу, как только они с матерью въехали в особняк, он стал предметом злобных преследований со стороны Юджина Кеттла. Одновременно ему приходилось терпеть всевозможные оскорбления, плевки и побои от старшеклассников школы, куда его устроили учиться. Но он ничего не мог сделать, чтобы противостоять издевательствам и унижениям, которым его подвергали разного рода подонки и тупицы. Полная беспомощность сокрушала Бардалфа и вызывала в нем приступы жуткой ярости.

Ярость бушевала в нем и сейчас, когда он видел, как тяжело страдал не повинный ни в чем Энди. Бардалф готов был растерзать всякого, кто проявил к нему такую жестокость. Его сердце обливалось кровью и при виде плачущей Дженнифер…