Индийская принцесса - Мэри Маргарет Кей Страница 13

– Совершенно верно, – согласился Лайонел Кримпли, который в свое время сдавал экзамен по языку, как положено всем офицерам индийской армии, но с той поры нисколько не пополнил скудный словарный запас и не избавился от ярко выраженного английского акцента.

– Так или иначе, – продолжал майор Райке, воодушевленный темой разговора, – панибратство с черномазыми не доведет нас, англичан, до добра. События пятьдесят седьмого года могут повториться, если мы не постараемся внушить туземцам должного уважения к нам. Знаете, вам стоит поговорить с молодым Панди Мартином. Да-да, самое время поговорить с ним, раз он уже начал водить дружбу с нокер-логами (слугами).

Капитан Кримпли счел совет дельным и последовал ему при первом же удобном случае. Аш, который, по счастью, прежде не сталкивался с подобной точкой зрения (ибо особи вроде Кримпли и Ракса встречаются редко), поначалу от души позабавился, но сильно вспылил, когда понял, к великому своему изумлению, что сей ментор говорит совершенно серьезно, Произошел скандал, и Лайонел Кримпли, взбешенный оскорбительными словами, прозвучавшими по его адресу – да еще из уст младшего по званию офицера! – пожаловался бригадному майору, потребовав немедленных извинений или голову обидчика на блюде и заявив, что ему, Кримпли, необходимо предоставить другое, более удобное жилье, а коли это невозможно, следует безотлагательно выдворить лейтенанта Пелам-Мартина из бунгало, поскольку он лично отказывается жить под одной крышей с непочтительным, наглым, невоспитанным молокососом, который курит и болтает со слугами и вдобавок ко всему…

Кримпли еще много чего наговорил, и бригадный майор остался весьма недоволен. Он был не в восторге от капитана Кримпли и от взглядов капитана Кримпли, но он не одобрял и взглядов лейтенанта Пелам-Мартина, так как сам всегда твердо держался средней линии и не любил крайностей. Он считал, что Кримпли и Пелам-Мартин занимают одинаково предосудительные позиции и что оба они хороши. Но поскольку младший офицер, независимо от повода, не вправе осыпать бранными эпитетами старшего по званию, Аш получил крепкую головомойку, а Кримпли был в довольно грубой форме уведомлен, что в ближайшем будущем он и лейтенант Пелам-Мартин останутся жить на прежнем месте, так как в данный момент предоставить одному из них другое жилье невозможно.

«И поделом им!» – подумал бригадный майор, довольный своим соломоновым решением и понятия не имеющий, сколь суровое наказание он определил обоим правонарушителям.

Самое большее, что каждый из них мог сделать, – это постараться видеться с соседом настолько редко, насколько позволяла тесная квартира, но следующие несколько месяцев были не из приятных, хотя капитан в бунгало лишь ночевал, а питался исключительно в офицерском собрании или в клубе.

– Не могу заставить себя есть или пить в обществе человека такого сорта, – пожаловался капитан майору Райксу. – По-моему, наше правительство совершает большую ошибку, позволяя выродкам вроде него вообще приезжать в эту страну. Следует выявить всех подобных типов и немедленно выдворить отсюда.

«Кримпли, – раздраженно писал Аш в письме к Уолли, – представляет собой именно тот тип высокомерного тупоголового мерзавца, которому следовало бы запретить даже соваться в Индию, ибо он и ему подобные могут уничтожить труд жизни тысячи хороших людей одним-единственным глупым проявлением грубости и предвзятости. Слава богу, таких здесь единицы. Но даже одного слишком много, и прискорбно думать, что наши потомки, вероятно, придут к мнению, что милый Лайонел был “типичным” британским офицером, а все мы, начиная с Клайва [8], были толпой напыщенных, ограниченных, властных и невоспитанных болванов!»

В военном городке у Аша было много знакомых, но не было близких друзей. Он не нуждался в них, пока Уолли оставался здесь, а теперь, когда Уолли уехал, он не старался завести дружбу ни с одним из членов клуба – главным образом потому, что предпочитал по возможности реже видеться с Кримпли, постоянно торчавшим в Пиндском клубе в служебные часы. Вместо этого Аш стал проводить значительную часть времени в обществе людей вроде Казима Али и Ранджи Нарайяна, сыновей зажиточных представителей среднего класса, которые жили со своими семьями в больших, беспорядочно построенных особняках, расположенных в густых садах на городской окраине, или в домах с плоской кровлей в самом городе. То были купцы, банкиры, земледельцы и землевладельцы, поставщики и торговцы драгоценными камнями. Крепкий, надежный костяк любого города.

Аш находил их общество гораздо более приятным и интересным, чем любое, какое мог найти на светских вечеринках в военном городке. Разговоры здесь велись на самые разнообразные темы: теология, философия, урожай и торговля, проблемы местных органов управления и администрации, – а не ограничивались обсуждением лошадей, гарнизонных сплетен, служебных дел или политических событий и конфликтов между демократическими государствами, происходивших на другом краю земли. Однако даже здесь Аш не мог полностью расслабиться. Несмотря на то что хозяева относились к нему доброжелательно и всячески старались, чтобы он чувствовал себя как дома, он всегда ощущал некий барьер между собой и ими – тщательно замаскированный, но все равно существующий. Они симпатизировали ему. Они искренне интересовались его взглядами. Они с удовольствием общались с ним и радовались, что он говорит на их языке не хуже их самих… Но Аш не был одним из них. Он мог быть желанным гостем, но при этом оставался фаранги – чужеземцем и представителем иностранного раджа. И не одно только это…

Поскольку он также был другого вероисповедания и другой крови, некоторые темы при нем не обсуждались и даже не затрагивались, и, хотя маленькие дети чувствовали себя с ним совершенно свободно и принимали его присутствие без вопросов, ни одна из женщин ни разу даже мельком не взглянула на него. В гостях у Ранджи Нарайяна или его друзей и родственников Аш всегда ощущал также кастовый барьер, потому что многие представители старшего поколения не могли (если процитировать капитана Кримпли) «заставить себя есть или пить с человеком такого сорта».

Аш не видел в этом ничего странного, хорошо понимая, что взгляды, сложившиеся в глубокой древности, не изменить за десять-двадцать лет. Но нельзя отрицать, что по этой причине светский разговор правоверного индуса с парией зачастую был делом трудным и весьма деликатным.

Той зимой ходили слухи о важных переговорах, которые должны состояться в Пешаваре между представителями Великобритании и эмиром Афганистана. Политическое значение данного события было предметом бурных обсуждений в Равалпинди (и, разумеется, во всем Северном Пенджабе), но, несмотря на все услышанные от Кода Дада предостережения, Аш не уделил этому предмету особого внимания – главным образом потому, что редко наведывался в клуб или в офицерское собрание и, как следствие, не узнал многого из того, что мог бы узнать.

Зарин сумел вырваться в Равалпинди всего пару раз осенью, а Уолли – подумать только! – умудрился получить недельный отпуск, который они с Ашем провели, стреляя уток и бекасов на реке Чинаб в окрестностях Моралы. Неделя прошла приятно, но по сравнению с ней последовавшие затем долгие, томительные дни показались даже более скучными, хотя Уолли писал регулярно, Зарин тоже время от времени подавал о себе весточку и изредка приходили письма от Кака-джи с новостями каридкотской жизни и приветами от Джхоти, но без каких-либо упоминаний об Анджули или Бхитхоре. Кода Дад тоже написал – правда, для того лишь, чтобы сообщить, что у него все в порядке и что со времени их последней встречи положение дел в целом не изменилось. Из этих слов Аш заключил, что ситуация, обрисованная Кода Дадом прошлым летом, остается прежней и не обнаруживает признаков улучшения.