Русская любовь Дюма - Елена Арсеньева Страница 13

Наталья Петровна, которая считала себя женщиной передовой (слово «эмансипация» еще не прилипло к языку русских людей, но дело неуклонно шло к тому!), к тому же одинокая жизнь соломенной вдовы заставляла ее искать необременительных волнений, выбрала незамысловатую пьеску «Таинственный поцелуй». Веселая оперетта «Летучая мышь» еще не была в то время не только написана, но даже и замыслена не была (не были даже написаны те два водевильчика, которые послужили основой либретто – «Тюремное заключение» и «Новогодний вечер»!), а между тем они потом окажутся удивительно схожи с пьесой Морни. Ну да бог с ними – тем более что к нашему повествованию это не имеет никакого отношения.

Сюжет «Таинственного поцелуя» был таков: легкомысленный Арнольд Перье всячески пренебрегает своей любящей и простодушной женой Флоранс и мечтает завести интрижку на стороне. Однажды Арнольд тайно от жены отправляется на бал-маскарад, но забывает дома пригласительный билет. Доверчивая Флоранс уверена, что муж уехал навещать больную матушку, но случайно найденный билет – на две персоны! – открывает ей глаза. Она в полном отчаянии, она ревнует… В это время к ней заходит ее старшая сестра – католическая монахиня Агнесса. Она простужена, выпивает – для здоровья! – слишком много вина и решает остаться у сестры ночевать. Когда Агнесса засыпает, Флоранс надевает ее рясу, прикрывает лицо капюшоном – и отправляется на маскарад.

У входа в зал она видит мужа в компании какой-то легкомысленной особы. Это его любовница, которую он пригласил на бал, однако их не пускают – билета-то нет! Привратник уже собирается вызвать полицию. Дама, разозлившись, убегает, а Флоранс подходит к Арнольду и приглашает его составить себе компанию. Арнольд настолько хочет попасть на маскарад, что не в силах сопротивляться искушению, тем более что он заинтригован неизвестной дамой, которая называет себя Флорой. Она поет, она танцует, она острит, кружит мужчинам головы – и монашеская ряса ей не помеха!

Арнольд увлечен Флорой, ее искрящееся веселье пьянит его, он признается ей в любви и надевает на руку роскошный браслет, который купил для своей любовницы, но не успел вручить. После этого они обмениваются пылким поцелуем, а потом Флора внезапно убегает, оставив Арнольда в полном отчаянии.

Он возвращается домой, разрываясь между страстью к исчезнувшей Флоре – поскольку чувствует, что уже не может жить без нее! – и жалостью к скучной, скромной Флоранс, которую все же по-своему любит и которую не в силах покинуть. Тут появляется Флоранс, на руке которой Арнольд видит знакомый браслет. Наш герой разгадывает интригу – и понимает, что, оказывается, жена его не так скромна и скучна, как он думал! Он падает перед ней на колени и молит о прощении, которое, конечно, получает. Арнольд счастлив, что вновь обрел Флору и не потерял Флоранс.

В этом простеньком сюжетике имелось два скользких момента. Во-первых, фривольная роль монашки. Успокаивало, что она принадлежала к католическому ордену, к тому же несуществующему – Морни назвал его Ordre de Callositeurs, по-русски бы мы сказали – Орденом Мозольеров, а все же пьеса во Франции попала в разряд запрещенных, что только сделало ее еще более привлекательной для русских зрителей. Но главным камнем преткновения был поцелуй – пылкий поцелуй, которым обменивались Флоранс и Арнольд на балу! Ни одна приличная женщина – и в том числе Наталья Петровна Тушина, которая играла роль Флоранс, – ни за что не согласилась бы так опозориться публично, хотя бы даже изображая поцелуй, а не целуясь по-настоящему! Вообще решено было, что главную героиню будут изображать двое – Наташа (там, где Флоранс появляется с открытым лицом и где все невинно) и другая исполнительница, имя которой останется в тайне (в тех сценах, где Флоранс изображает Флору). После завершения первого действия Наташа должна была выйти в зрительный зал и сидеть там, подтверждая свое доброе имя, пока «неизвестная актриса» играла фривольную Флору.

Однако вот беда – ни одна приличная женщина не соглашалась быть этой самой «неизвестной актрисой». Никому не хотелось рисковать своим добрым именем! Отказалась и Наденька… Да еще как бурно отказалась! Впрочем, свидетелями этой сцены мы уже были.

Наконец Наташу осенило. Она попросила одну подругу, муж которой владел крепостным театром, «одолжить» ей на роль Флоры свою лучшую актрису, известную в Москве Любашу.

Любаша оказалась истинной находкой: она за день выучила сложную роль, она пела, танцевала, держалась на сцене наилучшим образом, но тут… но тут вдруг возмутился исполнитель главной мужской роли.

Арнольда играл Сухово-Кобылин, который заявил Наталье Петровне, что никогда – никогда в жизни! Даже ради театральной игры! – не станет публично обнимать и тем паче целовать – целовать!!! – крепостную девку. Даже изображать поцелуй с ней не станет. Ну, снобизм Сухово-Кобылина был общеизвестен… Ладно, так и быть, говорил Александр Васильевич, пусть Любаша дает волю своему таланту, тем паче что она и впрямь прекрасно поет и танцует, отлично владеет французским языком и ведет себя на сцене как дама из общества. Но в той главной сцене, где Арнольд заключает ее в объятия и целует – ее должна заменить «приличная» женщина. Ничего страшного, никто из зрителей не заметит подмены, если «дублерша дублерши» окажется ростом и сложением похожей на Любашу. А он, Сухово-Кобылин, поклянется честью, что имя этой дамы сохранит в тайне до гроба.

Это был какой-то заколдованный круг, из которого бедная Наталья Петровна не видела выхода. И тогда на помощь ей пришла Наденька Нарышкина – та самая Наденька, которая буквально только что отказалась участвовать в спектакле – отказалась гордо и непреклонно!

* * *

Лидия была в Париже не впервые – ездила в юные лета с маменькой, – и тогда этот город произвел на нее совершенно ошеломляющее впечатление. Лидия – даром что ей было каких-то тринадцать лет! – была там предоставлена самой себе – не считая, конечно, гувернантки, которой она не слушалась и делала что хотела: знай каталась по Елисейским Полям и, высовываясь из наемной кареты, строила глазки всем проезжавшим мимо кавалерам, которые вежливо поднимали шляпы, словно она была самой настоящей взрослой кокеткой. Гордая своим успехом Лидия, правда, не успевала увидеть, что вновь надевали шляпы эти господа с оскорбительно-насмешливым видом: хоть Париж и принято считать рассадником всех грехов, но там девочки-подростки посылают мужчинам такие откровенные взоры, только если стоят на пороге публичного дома и ловят клиентов. Юную Лидию Закревскую принимали за шлюху на выезде, а что снимали все же шляпы, так ведь француз есть француз, он вежлив с любой женщиной, будь она хоть королева, хоть маленькая шлюшка!

Потом Лидии надоело кататься взад-вперед по однообразным Елисеям – да и гувернантка уморила своим благонравным нытьем и вечными угрозами пожаловаться маман. Вообще-то маман, всецело поглощенной собственной персоной, – это Лидия усвоила давно и прочно! – было на дочку и ее поведение совершенно наплевать. Однако она вполне могла запретить Лидии прогулки и заставить сидеть взаперти – просто чтобы не мешала Аграфене Федоровне получать от жизни все возможные удовольствия. Она ведь как усвоила с младых ногтей роль беззаконной кометы в кругу расчисленном светил, так за всю жизнь не отступила от нее ни на шаг.