Соперницы - Ольга Карпович Страница 13

— Что это нашло на твою маман? — спросила я, затягиваясь длинной тонкой сигаретой и томно выдыхая дым.

По возвращении на борт теплохода Стефания немедленно заперлась в каюте, сообщив, что работа на сегодня отменяется, чем мы с Эдом не преминули воспользоваться, расположившись в маленьком корабельном барчике без опасения, что нас вот-вот накроет бдительная мамаша. Густели сумерки, последние солнечные лучи бликовали в золоченых куполах церквей на берегу. «Михаил Лермонтов» медленно полз дальше к югу.

— Сам не знаю, — развел руками Эд. — Она с самого приезда в Россию какая-то странная.

— Еще бы! — Я фыркнула и тряхнула головой, прекрасно сознавая, что волосы от этого движения красиво рассыпаются по плечам, мерцая красноватыми искрами в лучах заката. — Я вообще не понимаю, чего вас сюда принесло, в это болото.

— Я здесь родился, — пояснил Эд. — Интересно стало посмотреть на Родину.

— К истокам потянуло, да? Это зря, — дернула плечом я. — Радуйся, что ноги унес и живешь теперь как человек. Если б мне представился случай отсюда свалить….

— Просто я не помню почти ничего, я же совсем маленький был. Только окно и снег. Помнишь, я рассказывал вчера. И что есть очень хочется.

— Что ж, твоя мамуля тебя не кормила, что ли? — спросила я.

— А ее тогда не было, — ответил Эд. — Там что-то такое случилось, и она не могла со мной жить. Работала, что ли, где-то далеко… Она не рассказывает, говорит только, что у нее были неприятности… А я не спрашиваю, чтоб не расстраивать. Я отца пытался расспрашивать, но он тоже от темы уходил все время. А теперь его уже нет…

Парень замолчал, повесил голову и печально уставился в крышку полированного стола. Ах, ну просто грустный ангел с картины эпохи Возрождения. Чтобы как-то отвлечь его от тоскливых мыслей, я снова вернулась к теме семейных тайн:

— Ну ты кремень. Я бы с ножом к горлу пристала, а все выспросила. Мало ли, вдруг ты им никакой не сын? Вот у тебя глаза какие? Ага, зеленые, а у Стефании-то черные! Может, она тебя усыновила, а ты на самом деле наследник английского престола, а? Прикинь? Ну, или там не престола, а просто какого-нибудь миллионного состояния…

Печальные глаза прекрасного принца снова вспыхнули смешливыми искрами. Я же продолжала задумчиво:

— Хотя тебе это не так важно, наверно. У тебя и так материальных проблем не наблюдается…

— На самом деле ты ошибаешься, мы не такие уж миллионеры, — возразил мой бесхитростный мальчишечка. — Конечно, у отца был автомобильный бизнес, он приносил неплохой доход. И маме, разумеется, за выступления платят очень много. Но в мире есть люди куда богаче нас…

— Да что ты? Знаешь, ты меня просто-таки обнадежил! — с дьявольской серьезностью заявила я.

Не такие уж богатые… Да что ты знаешь, мальчик, о бедности? О единственных, в трех местах зашитых колготках? О банке тушенки, которую растянуть нужно и на обед, и на ужин? О стипендии, которой едва хватает на проезд и сигареты? Эх ты, нищеброд недоделанный!

— Почему обнадежил? — не понял Эд.

— Ну, раз вы не такие уж богатые, может быть, твоя мать не станет так сильно возражать против нас с тобой, — вкрадчиво, вполголоса произнесла я, со значением заглядывая ему в глаза.

Быстро оглянувшись по сторонам и убедившись, что толстый усатый бармен как раз слинял куда-то в подсобку, Эдвард подался вперед, изо всех сил стиснул мое запястье и приник к моим губам. Я прижалась к нему, отвечая на поцелуй, дотронулась полуоткрытыми губами до родинки над уголком рта. Рукой же проникла под футболку, пальцы легко дотронулись до гладкой кожи живота, чувствуя, как все его тело сотрясает крупная дрожь. Он с силой, до боли сжал мои плечи, обжег губами шею. Голова у меня кружилась, в висках гулко билась кровь. Нет, так дальше продолжаться не может, нужно спровадить куда-нибудь из каюты его мамашу, и тогда…

Вернувшийся бармен загрохотал на стойке бутылками, и Эд, вспыхнув, как тургеневская барышня, выпустил меня и откинулся на спинку своего кресла. Мне слышно было через стол его тяжелое дыхание.

Небо, еще недавно подернутое светящимися лиловыми полосами, погасло и потемнело. Повеяло влажной речной прохладой. С прогулочной палубы уже доносилась музыка.

— Мороженого хочется… — протянула я.

— Я принесу, хочешь? — встрепенулся он.

— А здесь, кажется, не продают, — покосилась на стойку я.

— А я наверх сбегаю, там есть, в кафе. Ты подожди, хорошо?

И раньше чем я успела что-то ответить, он уже умчался. Такой милый, чуткий, хорошо воспитанный юноша, прямо-таки сказка. И целуется так сладко… Если бы только он был хозяином собственной жизни и кошелька, а не бесплатным приложением к строгой богатой матроне…

Я немножко помечтала, как изумительно могла бы сложиться моя судьба, будь Эд свободным двадцатипятилетним сиротой, и едва не уронила горючую девичью слезу на короткопалую жилистую руку в синих куполах, невесть откуда свалившуюся на мое плечо.

— Скучаешь, подруга? — прохрипел Черкасов, усаживаясь за мой столик.

— М-м-м… Нет, мне скучать не приходится, я ведь на работе, — быстро нашлась я.

— Хорош мне фигню впаривать, я видел, как ты с каким-то обсоском тут чаевничала, — оскалился Ванька-Лепила. — Что, длинноногая, динамо мне крутить вздумала? И не страшно тебе, а?

— Да что вы, это же сын моей начальницы! — дрогнувшим от искреннего возмущения голосом возвестила я.

— А она тебя к нему эскортом приставила, что ли? — мерзко захихикал старый зек и, протянув руку, потрепал меня по щеке.

Пальцы у него были короткие и словно приплюснутые на концах. Я невольно поморщилась.