Хранительница врат - Мишель Цинк Страница 13

— Я тоже пойду. Через минутку. — Сонин голос звучит невнятно от изнеможения.

Соскользнув на землю, она опускает руки на камень и кладет на них голову. Не успеваю я пройти и пяти шагов, как она уже крепко спит.

Подойдя к Эдмунду, я спрашиваю у него, чем мне заняться. Он рад ответить и тут же вручает мне несколько картофелин и маленький ножик, хотя я в жизни даже тоста самостоятельно не приготовила, а картошку до сих пор видела только в печеном, вареном или жареном виде. Однако повертев клубни в руках, я прихожу к выводу, что сами собой они не приготовятся, а потому принимаюсь чистить и резать. Оказывается, даже столь простая задача, как резка картошки, требует сноровки. Раза три я промахиваюсь, но потом вроде бы у меня начинает получаться.

Несколькими часами позже я уже научилась готовить на костре и даже пробовала вместе с притихшей усталой Луизой мыть посуду в реке неподалеку от лагеря. После гибели Генри и того, как сама я чуть не утонула, вода внушает мне почти первобытный страх, поэтому я держусь у самого берега, хотя течение тут слабое.

Уже темно и поздно, хотя точно времени я не знаю. Соня с Луизой отправляются в нашу палатку переодеться перед сном. От костра тепло, на душе мир и покой, и я догадываюсь: это от того, что Эдмунд рядом. Повернувшись к нему, я смотрю, как на лице его пляшут отсветы пламени.

— Спасибо, Эдмунд. — В лесной тишине голос мой звучит громче обычного.

Он смотрит на меня. В свете костра лицо его кажется моложе.

— За что, мисс?

— За то, что поехали с нами, — неуверенно говорю я. — За то, что заботитесь обо мне.

Он кивает.

— В такие времена… — Ненадолго умолкнув, он смотрит в темноту леса, как будто явственно различает опасности, что ждут впереди. — В такие времена рядом с вами должны быть надежные люди. Люди, которым можно доверять. — Он снова переводит взгляд на меня. — Мне нравится думать, что я возглавляю этот список.

Я улыбаюсь.

— Чистая правда. Вы же член нашей семьи, Эдмунд, как тетя Вирджиния и… ну…

Я не могу произнести при Эдмунде имени Генри. При Эдмунде, который любил моего брата, как собственного сына, и заботился о нем. При Эдмунде, который со слезами переживал утрату, но не обратил ко мне ни единого заслуженного упрека.

Взгляд его снова уходит в сторону. Глядя в ночь, Эдмунд вспоминает то, что ни он, ни я не хотели бы вспоминать.

— Смерть Генри почти раздавила меня. А потом, когда вы уехали… ну, казалось, мне уже больше и жить-то незачем. — Взгляды наши встречаются. Я вижу в его глазах боль, столь же острую, как в день после похорон Генри, когда Эдмунд возил меня попрощаться с Джеймсом. — Я поехал в Лондон с Вирджинией только из-за Элис.

— Из-за Элис? — Представить себе не могу, чтобы сестра посылала мне какую-либо помощь.

Он медленно кивает.

— После вашего отъезда она стала совсем нелюдима. Я не видел ее много дней, а когда наконец увидел, то понял: она потеряна. Ушла в Иномирья.

— А потом? — спрашиваю я.

— Увидев ее взгляд, я осознал, что душа ее с каждым днем становится все черней, и понял: вам никакой союзник лишним не будет. Она, быть может, сейчас отделена от вас океаном, но не обольщайтесь. — Он умолкает на миг и глядит мне прямо в глаза. — Возможно, сейчас, в эту самую минуту она среди нас. И представляет собой ничуть не меньшую угрозу, чем когда вы жили под одной крышей. А быть может, учитывая, какая она отчаянная, — и большую.

Слова его повисают в воздухе между нами. Я машинально провожу пальцами по неровной отметине у меня на запястье, пытаясь охватить разумом мир, в котором моя сестра, мой близнец, за время моего отсутствия стала еще более могущественной и злой волшебницей. Разве не довольно того, что она столкнула Генри в реку? Что выдала меня падшим душам, уничтожив мамины защитные чары? Однако эти мысли — мысли, которые едва хватает духу додумать до конца, — не в состоянии подготовить меня к тому, что говорит Эдмунд дальше.

— И потом, Джеймс Дуглас…

Я вскидываю голову.

— Джеймс? Что с ним?

Эдмунд разглядывает руки так пристально, точно никогда не видел их раньше. Ему явно не хочется говорить то, что придется сказать.

— За ваше отсутствие Элис очень… очень сдружилась с мистером Дугласом.

— Сдружилась? — Слова душат меня. — Что вы имеете в виду?

— Она захаживает к нему в книжную лавку… Приглашает на чай.

Перед глазами у меня возникает яркий мгновенный образ: Элис и Джеймс у реки. Джеймс смеется, запрокидывая голову.

— И он рад ее вниманию? — Мысль невыносима, хотя я уже давно заставляю себя смириться и не думать о Джеймсе, пока до конца пророчества еще далеко.

Эдмунд вздыхает.

— Быть может, это еще ничего и не значит. — Голос его ласков и тих. — Мистер Дуглас был… весьма потрясен вашим внезапным отъездом. Думается, ему сейчас одиноко, а Элис… понимаете, Элис ведь так похожа на вас. Вы же близнецы. Возможно, Джеймсу просто хочется почаще вспоминать вас, покуда вы не вернетесь.

Сердце бьется у меня в груди быстро-быстро. Я почти всерьез удивляюсь, как это Эдмунд не слышит стука в ночной тишине. Я встаю, пошатываясь, как от болезни.

— Я… Эдмунд, я, пожалуй, пойду спать.

Он глядит на меня, щурясь в тусклом неверном свете костра.

— Очень я вас растревожил, мисс?

Я качаю головой, стараясь, чтобы и голос мой звучал ровно.

— Ничуть. Я зашла слишком далеко и не смею предъявлять какие бы то ни было права на Джеймса.

Эдмунд кивает, однако лицо у него озабочено.

— Мы с вашим отцом всегда были честны друг с другом, и хотя вы принадлежите к прекрасному полу, я вроде как решил, вы бы тоже того от меня хотели.

— Все хорошо. Нет, правда, со мной все хорошо. Я совершенно согласна с вами: мы должны быть честны друг с другом, даже если от этого и больно. — Я кладу руку ему на плечо. — Я рада, что вы с нами. Спокойной ночи, Эдмунд.

Его слова несутся мне вслед.

— Спокойной ночи.

Я не оглядываюсь. Да, я совершенно согласна: мы должны быть честны друг с другом, даже если от этого больно. И пока я бреду к палатке, перед мысленным взором у меня витают не образы, связанные с пророчеством, а бездонная синева глаз Джеймса Дугласа.

Я не рассчитываю на странствия по Равнинам в нашу первую ночь в лесу. Я устала, вымоталась до предела, и мне хочется одного — спать крепким, начисто лишенным сновидений сном, хотя подобная роскошь становится все более и более редкой по мере того, как меня все сильнее затягивает в пророчество.

И все же я отправляюсь в странствие. Просыпаюсь с привычным ощущением того, что нахожусь во сне, который больше, чем просто сон.