Мужчины из женских романов - Эллина Наумова Страница 13

Убедил, Света поверила.

Но, вернувшись из издательства и оглядев съемную жилплощадь, на которой было совсем немного мужского тряпья, опять загрустила. Возлюбленный явился сюда с единственной сумкой. Она думала, вещизмом не страдает. А он, оказывается, в мамочкином шкафу все оставил. Бабушка ее учила: «Никогда никуда мужика одного не пускай, разве что на работу. Везде ходи и все делай вместе с ним». Она попробовала. Действительно, готова была угробить свой вечер у телевизора с братьями. Дима ее отшил, причем грубовато. Бабуле легко советы давать. Легче, чем приютить. Впрочем, зла друг на друга они не держали. И Света набрала номер кладезя женского опыта. Тот был настолько мудр, что сам закрылся крышкой, не дав внучке в него плеваться. А теперь, когда она признала, что им с Димой лучше живется вдвоем, открылся.

– Я тебе сейчас такое расскажу! Это уму непостижимо! – прорвало девушку.

Бабушка выслушала и сказала:

– Он – мамсик. Его не исправишь. Скоро разбежитесь.

– К-к-какой мамсик?

– Обыкновенный. Единственная цель в жизни – доказать матери, что он достоин ее любви больше, чем второй сын.

– Инфантильный? Ты это имела в виду? – уточнила Света.

– Не знаю я ваших названий. Но жена, дети у такого на втором плане. Будут терпеть от свекрови все и при этом превозносить ее – он, может, не уйдет. Но только если она его против них не настраивает.

– Как ты можешь быть такой категоричной? Дима просто еще не отвык от своей семьи, а семья от него. Родители научили его любить близких, чем-то жертвовать, когда им плохо. Значит, он сможет отдаться и жене и детям. Представь себе эгоиста, который и рад бы, но не умеет. А мама с папой постепенно отойдут в сторонку.

Свете уже казалось, что любой нормальный парень обязан водиться с двадцатичетырехлетним братом.

– Они никогда не отлепятся от сына, ни от взрослого, ни от пожилого. Сам должен. А он этого не хочет и боится сильнее всего. Мамсик. Для жены страшнее, чем пьяница.

Отвратительное слово, не уменьшительное, а уничижительное. Хуже, чем «пупсик». Света в детстве знала девяностолетнюю старуху, получившуюся из благородной девицы, смолянки. Так та прелестно наряженную куклу в виде грудного ребенка называла «пупс». Вот и про плаксивого карапуза в виде взрослого мужчины надо бы говорить «мамс».

А разумнее всего отмахнуться от бабушкиного утверждения, что мамсики широко распространены в природе, как от дикой выдумки. Но Света однажды своими глазами видела такого. Ветреным промозглым мартовским утром она двигалась вдоль какого-то скромного государственного учреждения. Люди вразброд тянулись на службу. Девушка часто говорила подругам, которые не знали, как точнее определить, стоит ли устраиваться в какую-то фирму: «Не поленитесь сгонять по ее адресу минут за пятнадцать до начала работы. Если сотрудники тащатся с похоронными лицами и озираются на крыльце в виде «перед смертью не надышишься», то не надо вам туда». «И к концу работы подъезжать?» – интересовались основательные соискательницы. «Тоже неплохо. Из приличного места большинство выходит еще сосредоточенным, но не злым. А из дерьмового народ должен выбегать, напевая бодрые шлягеры и приплясывая», – учила советчица. В том редком потоке веселых деятелей не было. Но один неказистый мужичонка за сорок в аккуратной темной, явно чтобы незаметно пачкалась, одежде мог отпугнуть от конторы даже умирающих с голоду безработных. Мало того что он был щуплым и бледным, так еще и ужасающе кашлял – отрывисто, непрерывно, сухо. Поравнявшаяся с ним знакомая участливо сказала:

– Вась, ты уже доходишь со своим бронхитом. Пусть жена тебе молоко горячее с маслом, медом и содой дает. Горчичники на ночь поставит. А лучше банки. Что ж она смотрит, как ты загибаешься. Давно ведь уже бухикаешь.

– С месяц. Днем плохо, а ночью и того хуже. А лечить некому, нет у меня никого, – с трудом произнес болящий. – Дважды женился, и с обеими мать развела. Придиралась, скандалила, кто же выдержит. Она уже два года в могиле, а я совсем один. И все думаю, зачем она мне жизнь ломала, зачем я ее слушался?

В какой-нибудь мелодраме одинокая женщина восприняла бы это как шанс заполучить Васю, предварительно опоив его горячим молоком. А уж горчичники или банки вообще были стандартной подводкой к близости: видела мужика по пояс голым, трогала за спину, значит, уже не чужие. Но в жизни то ли замужняя попалась, то ли разборчивая. Бросила:

– Тогда к врачу сходи, ноги попарь с горчицей. Выздоравливай давай.

И пробежала мимо. Из Светы мигом испарилось сострадание к удушаемому кашлем человеку. Плюгавое ничтожество, вечный мальчишка, который в угоду, девушка почему-то в этом не сомневалась, жирной, не следящей за внешностью, давно разведенной мракобеске брал и прогонял нормальных женщин, не исключено, что с детьми. А она балдела – нужна кому-то такая, как есть, для того рожала, для того растила. Он не любил, не мог любить, урод несчастный. И через годы жалел одного себя. И мамочку возненавидел не за то, что разлучала, а за то, что смылась на кладбище и бросила без ухода. Так ему и надо, трусу, рабу по своей воле, мерзейшему из подкаблучников, которому все равно, чей каблук его пригвоздил, лишь бы не шевелиться, не быть свободным, не отвечать за собственный выбор. Пусть еще в социальной больнице с воспалением легких поваляется, и никто его не навестит. Заслужил.

И бабушка убеждает ее в том, что это – портрет Димы в реалистической манере? Но она же не сумасшедшая! Наверное, просто злится на него за то, что не торопится официально жениться на внучке, поэтому и норовит оскорбить. Из каких некрасивых и глупых мелочей складывается опыт. То есть, в сущности, жизнь. А кто-то смеет внушать людям, будто так в них единоборствуют свет и тьма, добро и зло? Бога они не боятся. Все это ярко выявилось и снова потускнело в ней за минуту. Но слушать молчание шестьдесят секунд тяжело. Старушке же пауза оказалась кстати – они и сами ее берут и держат в конце телефонного разговора, давая шанс поинтересоваться их здоровьем и настроением. Особенно выдав какую-нибудь гадость про ближнего, которого вы любите или с которым дружите. Конечно, девушке в голову не пришло спрашивать. Не до вопросов после «скоро разбежитесь». Она едко поблагодарила «за доброту, за ласку» и бросила трубку. Как можно требовать от чужих людей, к коим относится и будущая свекровь, уважения или еще чего-то приятного, если свои, родные так жестоко рвут душу?

Страдалица готова была всплакнуть, но позвонила не самая близкая подруга. Эти вечно звонят, когда женщина почти в истерике и несет то, что лучше было бы не разглашать. Света долго кляла мамашу, которая бездумно уродует обоих сыновей. Потом ляпнула, что от Димки такой несамостоятельности не ожидала. И гордо закончила:

– Но мне это на руку. Ни минуты покоя от него, а я нашла отличный роман. Надо трудиться. Похоже, в нашей ситуации карьерой пренебрегать нельзя.

– Насчет карьеры – золотые слова. А насчет несамостоятельности… Погоди, станет таким самостоятельным, что завоешь на луну. Это же типичный синдром потолка.