Колесо судьбы. Дочь вождя - Морвейн Ветер Страница 13

– Если ты хотел обидеть меня, то не смог.

– Я не хочу тебя обидеть. Ты задала вопрос – я ответил.

Льеф притянул Кену к себе, и та не противилась – только чуть повернула голову, удобнее устраивая её у северянина на плече.

– Я всё время вспоминаю дом… – сказала девушка.

Льеф не ответил, и Кена, которая никогда в жизни не молчала так долго, как в эти несколько недель после гибели семьи, продолжала:

– Мне всё время снится та ночь.

– Вы первые на нас напали, – перебил её Льеф. Ему становилось неуютно при мысли, что Кена, всегда такая тихая и мягкая, возможно, до сих пор видит в нём врага.

– Мы боялись! – Кена попыталась сесть и заглянуть ему в глаза, но Льеф её удержал.

– Не дело для воинов – страх.

Кена молчала и шумно дышала. Льеф тоже. Он понял, что на сей раз южанка обиделась, но не видел за собой вины.

– Вы бы всё равно нас убили, – упрямо продолжила Кена. – Вы всегда так делаете.

– Мы просто забрали бы виноград.

– Наш виноград! Мы его растили!

Льеф закатил глаза и теперь сел так, чтобы смотреть на чужачку.

– Если бы на наш корабль напали, я бы тоже винил тех, кто попытался отобрать нашу добычу?

– Да!.. – Кена смотрела на него широко раскрытыми глазами и не верила ушам.

– Нет. Я бы убил их и забрал добро.

– А если бы они тебя победили?!

– Тогда бы умер я.

Кена открыла рот и снова закрыла.

– Я бы не хотела, чтобы тебя убили, – сказала она.

Льеф вздрогнул.

– И твой отец, думаю, тоже бы не хотел.

– Моему отцу всё равно.

– Кому-то же не всё равно?

Льеф повёл плечом. Ему становилось неуютно под взглядом этих светлых, но каких-то неправильных, не по-северному холодных глаз.

Он стиснул зубы.

– Всем всё равно, – упрямо процедил Льеф. Отвернулся и, схватив с земли первый попавшийся камешек, швырнул в реку.

– Мне – нет.

Кена снова приникла к его груди и обняла Льефа за руку. Она смотрела, как неторопливо колышется водная гладь.

– Почему?

Кена повела плечом.

– Не знаю, – сказала она, – ты добр ко мне. И мне… мне радостно, только когда мы сидим здесь с тобой. У меня больше никого нет.

– И всё?

Кена молчала. А Льефу вдруг стало неприятно от мысли, что это в самом деле всё.

– Я отправлюсь в Валгаллу, – сказал он, – нет ничего страшного в том, чтобы пересечь порог.

Фигура брата, скорчившаяся и изуродованная, снова встала у Кены перед глазами, но она отогнала видение и произнесла:

– Но я не отправлюсь туда с тобой?

– Нет.

Льеф замолк, впервые в жизни задумавшись о том, что здесь, на земле, есть то, что он и хотел бы, но не сможет забрать в мир богов.

– Там валькирии будут подносить мне вино, – упрямо сказал он.

– Что ж… Пусть будут веселы с тобой.

Кена отпустила руку Льефа и встала.

Льеф в недоумении смотрел на неё, но не остановил.

Кена поднялась на холм и ушла.

***

Внутри дома постоянно царил полумрак. Тусклый свет, проливаясь из слуховых окон под самым потолком, едва развеивал тьму. И только под вечер разрешалось зажигать масляные лампы.

Поэтому целый день – который зимой был не так уж долог – Льеф проводил на улице. Ловил рыбу вместе с младшими братьями. Отец всегда не знал, куда его послать, потому что со старшими Льеф ладил плохо. С детских лет те задирали его, ни одного случая не упуская, чтобы напомнить Льефу о том, кто его мать.

Мать же, воспитанная рабыня, дочь италийки, которую ещё дед Льефа привёз из южного похода много лет назад, умерла при родах. И хотя Льеф никогда её не знал, насмешек над ней или над своими чёрными волосами не терпел.

С младшими братьями отношения тоже складывались нелегко.

Льеф по праву старшинства властвовал над ними. И если отец посылал их вместе на охоту, на рыбную ловлю или в поход – все должны были ему подчиняться. Льеф прокладывал путь, выбирал дичь и говорил, когда возвращаться домой.

Но и тут доказывать право перворожденного часто приходилось силой, потому что и младшие знали, что Льеф – не совсем такой, как они.

С детства Льеф научился удерживать власть, которую ему не хотели отдавать – в работе или в игре.

Вечерами, укладываясь спать в той части дома, которая была отделена от общей залы, и где обычно располагались сыновья, Льеф подолгу смотрел на тусклый огонёк лампы. Он думал о поместье конунга, где стал родным, и о том, зачем его покинул.

Льеф скучал по Руну, да и конунг стал для него ближе, чем отец. Но когда настало время принимать решение, подумал, что при дворе многовато лишних ушей. В последнее время стали ходить слухи о том, что сын ярла Хальрода одержим галльскими заклятьями – хотя Кена ещё ни разу не говорила и не пела для Льефа.

Льеф думал, что вернётся к королевскому двору весной. Нужно только забрать с собой Кену. Отец может не разрешить – но тогда Льеф не будет спрашивать, и полыхай всё огнём. Кена нужна ему, как волку кровь, а зайцу трава. Кена не оставляла его мыслей ни ночью, ни днём. Стоя по колено в реке и глядя на серебристых окуней, плескавшихся у ног, Льеф думал о том, что ловит не окуня, а гибкую южанку. Когда же рыба ускользала, Льефу казалось, что не рыбу, а Кену он потерял.

Льеф думал о Кене за обедом – когда ему накладывали дичь, а за столом для рабов разливали жидкое варево из круп. Он думал, что это неправильно, и искал способ, чтобы тайком унести небольшой кусочек, и вечером, завернув в листок, передать галльской колдунье.

Кена очень исхудала с тех пор, как оказалась в его доме. И Льефу не нравилось смотреть на неё такую. Представлялось, что стоит хорошенько стиснуть бока чужачки, как та хрустнет и сломается в его руках.

Льефу было страшно оставлять Кену одну – казалось, пока его нет, чужачку может схватить и сломать кто-то другой.

«Она точно меня околдовала», – повторял себе Льеф, отворачиваясь от лампы и пытаясь заснуть, когда мысли о Кене снова заполняли голову. И всё же Льефу нравилось это колдовство. Оно доставляло и радость, не только боль. Когда Кена прижималась к его плечу. Когда Льеф ощущал волосы девушки своей щекой.

И один вопрос не давал Льефу покоя: «Почему она не боится меня?» И мысль эта вызывала неясную тревогу.

***

Наступил месяц убоя скота, и река подёрнулась хрустальной коркой льда.

Время двигалось своим чередом.