Соль любви - Ирина Кисельгоф Страница 13

– Про красоту так не говорят, – объяснила я. – Она не бывает нормальной.

Он молчал, уставившись в свой монитор. Электронный вселенский бублик был для него важнее, чем живой человек. Я засунула голову между ним и компьютером.

– Мы с тобой не разговариваем уже неделю, – сказала я. – Совсем.

– Ты мне мешаешь! – неожиданно вспылил всегда спокойный Гера. – Мешаешь! Поняла?

Я спрыгнула со стола и ушла, потому что в его глазах не увидела отражения моих. В его глазах стояла сетка с электронными буквами и цифрами. Электронная сетка отсекла Геру от меня одним ударом, как гильотина. Забрала всю кровь до единой капли с его лица, закрасив мертвенно-голубым светом компьютера.

Я пришла в свою комнату и легла поверх одеяла. На всем земном шаре жил один-единственный человек, который считал меня красивой. Военный моряк дальнего плавания, женатый на неведомой женщине. Больше никто.

Мне нужно было убедиться, что моряк прав. Я подошла к старому, тусклому зеркалу и взглянула в него. Из светящегося серебристого света смотрело черное лицо. У него не было даже дыр глаз, носа и рта. Только седые длинные волосы. И все. Я заглянула в будущее, желая проверить настоящее. Будущее оказалось страшнее всего, что я видела. Оно касалось лично меня. Я, оцепенев, смотрела на седые волосы. Они взлетали и опадали, как волна, тонкой-тонкой, светящейся, серебристой сетью вокруг черного лица без глаз, носа и рта. И я побежала. Я бежала по длинному темному коридору и думала, он не кончится никогда. Влетела в свою комнату и зарылась с головой в одеяло. Мне было страшно до жути. Мое сердце отмеряло частицу жути каждым ударом. Так часто, что она слилась в длинную, темную полосу старого коридора. Мне нужен был другой живой человек, иначе я бы умерла от черной жути моего седого будущего.

Я прибежала к Гере на цыпочках, не глядя в сторону зеркала, и нырнула к нему под одеяло. Он меня ждал. Мы не видели друг друга, мы только слышали зеркальное отражение нашего дыхания. Огромные зеркальные волны нашего дыхания сталкивались друг с другом с разбега. Одна против другой. Насмерть. И рушились с огромной высоты, расплескиваясь внутри бешеными толчками адреналина. Нас сотрясали десять баллов по Рихтеру, и ничего поделать с этим было нельзя.

Солнце заливало комнату и нашу кровать. Мы смотрели с ним друг на друга.

– Ты красивый, – я провела пальцем по его носу. – Совсем как я.

– Ты у меня вторая, – ответил он.

Я обняла его крепко-крепко и поняла, что люблю его больше всех на свете. Моя теперешняя любовь наложилась на детскую. Моя родственная любовь наложилась на любовь к нему как к мужчине. Это оказалось само собой разумеющимся. Самым простым и самым важным. Как я сразу не поняла? Самые сильные чувства возможны только у тех, кто плоть от плоти, кровь от крови. Только такая любовь защищает, спасает и просто любит. От нее никуда не деться, не спрятаться. Так никто не может избавиться от воспоминаний о своих родных и от любви к ним, даже если они вас совсем забыли. Потому такую любовь все боятся, она невод, затягивающий душу к самому дну до самой вершины. Разве нужен будет еще кто-то, если у тебя есть такая любовь? Мне нет.

– Я должен тебя защищать, а я тебя разрушаю.

– Мы в другой жизни. За зеркалом. Как ты этого не понимаешь?

Я на всякий случай провела пальцами по волосам. Они не шевелились. Значит, бог меня забыл или простил.

Так мы с Герой любили друг друга между его приступами объявленной истины. Хотя мучился он постоянно. Я нет. Иранцы живут припеваючи, женясь на кузинах и кузенах согласно хваэтвадата, даже не сознавая, что это не мусульманский обычай. С глубокой древности и до сих пор. Их мир от этого не рухнул.

Я перечитывала книги о египетских фараонах, зороастрийских магах, ахемениде Камбизе и «Сто лет одиночества». Снова и снова. Во мне ничего ни разу не екнуло, хотя я училась в медицинском. Я только переживала из-за одного – Гера худел день ото дня. Он ел свою совесть вместо обычной еды. Я ела за двоих. У меня были отличное настроение и аппетит. На зависть.