Визит нестарой дамы - Мария Арбатова Страница 13

– Не ты ли, моя дорогая, тогда суицид изображала? – напомнила я.

– Ну и что? – удивилась Ёка. – Все брошенные бабы суицид разыгрывают, еще ни одна не умерла. Раньше в партком валили, теперь в суицидную палату. Мы ж с Тихоней двадцать лет оттрубили. Это тебе не шуточки. Ты вон сама сколько со своим Андреем расходилась, какие кульбиты крутила, а он к тебе все обедать ходит.

После того как мы развелись фиктивно, когда надо было узаконить Димкину жилплощадь, мы строили самые странные формы сожительства и сосуществования, пока с появлением Валеры не вылепили отношения старшей сестры и младшего брата.

– Так у нас другое дело, – возразила я.

– Чем это оно у вас другое? – насупилась Ёка.

– Вы жили по-свински и расходились по-свински, – не удержалась я, вспомнив их скандалы.

– Ир, ты тормози иногда. Ты, блин, всех развела, всех поженила, а теперь все дураки, а ты вся в шоколаде, – рявкнул Васька.

– Интересно, как бы я всех развела и всех переженила, если б вы по-людски жили? – Классно, даже тут ответственность они готовы были свалить на меня; бесконечный этот «кто-то, некто, судьба, злая подруга, сионистский заговор», а они вроде как примус починяли все время.

– Я думаю, что теперь мне было бы целесообразно встретиться с Пупсиком и Тихоней, – прервала Дин.

– А Ирка без денег останется? – быстро спросила Ёка.

– По поводу Иры у меня особые поручения, – отрезала Дин.

– Как всегда, по особой статье… – хмыкнула Ёка.

– По информации, которую я имею, моего брата с Ирой связывали близкие отношения, – уточнила Дин.

– Да с кем они ее только не связывали, – нараспев произнесла Ёка, – у меня волос на голове меньше, чем у Ирки близких отношений.

– Не твое дело, – напомнила я. Господи, как будто не я учила ее, как подложиться под начальника, когда ей нужна была ставка побольше. Целомудрие Ёки заключалось в том, что ради карьеры и денег можно, а ради кайфа – преступление.

– Что ж она тогда с ним в Америку не поехала? – продолжала Ёка. Вид у нее был презабавный: пиджак давно валялся на полу, белая блузка еще сияла тугим крахмалом, но юбка, залитая ликером, укрытым солью, уже морщилась на бедрах. Носовой платок, вытащенный для оттирания юбки не из сумки, а из бюстгальтера, как делали женщины военного поколения, валялся рядом, умиляя детскомировскими ягодками и грибочками.

Не из сумки… Это вечное «не из сумки», отнятой у женщины социализмом как отсек частного пространства, путем смешения ридикюля с торбой для еды. Имеющая ридикюль – еще дама, имеющая торбу – уже только кормящая мать.

У меня была идейка навалять серию работ про женские сумки как истории жизни: кошелки, набитые продуктами с засаленными бумажками и сиротливой дешевой помадой в клеенчатом кармашке; сумки-портфели, пухлые от книг и рукописей, под которыми спит расческа с выломанным зубом; сумки с вязаньем, книжкой и умирающим яблоком, которое хотели, но забыли съесть; сумки старух с документами в одном, лекарствами в другом целлофановом пакете и карамелькой в потертом фантике; сумки студенток с косметикой, перемешанной любовными письмами, деньгами, журналами, тетрадями, билетами на дискотеки. Такая длинная скамейка, и на ней рядком сидят сумки с вывернутыми внутренностями, как истории болезни их хозяек. Когда я подрабатывала портретами на Арбате, рисуя женские лица, я всегда прикидывала, что лежит в сумках, и получалось очень точно.

Я представила себе содержимое Ёкиной сумки и тут же увидела, как вечером, матерясь, она отстирывает юбку дешевым стиральным порошком, потому что сэкономила на дорогом; и вместо того, чтобы достать из холодильника полуготовые продукты из дорогого магазина, чистит картошку и возится с курами, руша маникюр.

– Мне кажется, это касается только их, – сказала Дин злобно.

– Ага, в этой квартире только наше грязное белье трясут! Ну, если ты собралась узнать все, так узнавай хотя бы, откуда эта квартира! И то, как она охмурила Димку с фиктивным браком, и со сколькими мужиками потом на этой жилплощади спала, и как он ее картины на Запад пристраивал, – вдруг зачастила Ека.

– Тебе-то что, даже если б это была правда? – удивилась я, это было не в Ёкином стиле, она всегда последней обсуждала чужую половуху, и вдруг такой напор. – Не напрягайся, Дин знает обо мне больше, чем ты. Что тебя так прорвало, неужели из-за денег?

– Не из-за денег, успокойся. Денег у меня столько, сколько тебе не снилось… Я порядка хочу. Мне тоже не в кайф Тихоню с Пупсиком видеть, просто все должно быть по-честному, сколько заработал – столько получил. Новые экономические отношения – всякое унижение стоит соответствующих денег, – ответила Ёка.

– Ты там у своих новых русских конституцию наводи, а я тут как-нибудь сама справлюсь, – ответила я. Будет она меня учить, как деньги делить по-честному.

– Ненавижу эти ваши новые экономические отношения! – вдруг взвился Васька. – Царство уголовников! Всех бы вас к стенке поставить…

– И меня? – прищурилась Ёка.

– И тебя, – уверенно махнул рукой Васька.

– Да я ж тебе, сукину сыну, твою хату с родителями разменивала, – напомнила Ёка.

– И куда ж ты меня засунула? Куда Макар телят не гонял! Сколько ты себе на этом наварила?

– Я тебя туда силой переселяла? – ехидно спросила Ёка.

– Да я в таком состоянии был, я ж тогда разводился!

– Я, как ты помнишь, тоже!

– Я-то думал, ты мне по дружбе…

– Ты мне по дружбе всю свою зарплату не отдаешь, а моя зарплата – обмены. Дружба дружбой, а служба – службой, – резюмировала Ёка.

– Вот я бы тоже тебя по службе и поставил к стенке, если б у нас законы были нормальные!

Это уже было бог знает что. Лица у них стали пепельные, Дин засуетилась, бросилась к чемодану, достала оттуда пакет и подала Ваське, встав между ним и Ёкой:

– Вот вам, Василий, от брата… У меня все время был страх, что я забуду про подарок…

– Спасибо, конечно. – Он так взбесился, что даже не смутился подарку. – Ну, я это… Я никогда ничего не просил. У меня все есть, – достал из пакета машинально джинсовый костюм: – Спасибо… Шикарно, конечно. Но я люблю простые костюмы, отечественные. Может, еще кому… или продать…

– Делайте с ним что хотите. Я только почтовый голубь. Кстати, он вам очень пойдет, – сказала Дин.

– У нас такие продаются. Это ж дикие деньги. Мне Оля хотела купить…

– Оля – твоя новая жена? – уцепилась я за соломинку.

– Жена.

– Молоденькая? – спросила Ёка с миролюбивым любопытством.

– Двадцать восемь. Аспирантка моя. – Прижимая костюм левой рукой, он достал из кармана пиджака бумажник и распахнул его. В прозрачном окошечке улыбкой застенчивой отличницы сияла девушка с зачесанными назад волосами. Васька и фото в бумажнике, вот это да! С Пупсиком он выглядел слегка и без большого желания женатым…