Бегом на шпильках - Анна Макстед Страница 13

В современном обществе считается неприличным отпускать бороду. (Во имя равенства и справедливости надо отметить, что это относится и к женщинам.) Борода — это что-то такое несвежее, клочковатое и может отращиваться лишь в экстремальных ситуациях. Особо опасной я лично считаю модельную щетину, которую вообще нужно запретить законом. Если бы мое мнение хоть что-то значило, то мой подбородок не выглядел бы сегодня так, словно его мутузили сырной теркой, а Сол не пялился бы молча на дорогу и не вел бы свой «лотус» с более старческой скоростью, чем обычно. Меня одолевает ужас. Сползаю поглубже в кресло и принимаюсь накручивать волосы на палец. Последние десять минут мне было совсем не до веселья.

— Что значит: что это у меня на подбородке? — прошептала я в тот момент, чувствуя, как внутри медленно раскручивается завиток страха.

Рука взлетела сама собой, инстинктивно закрывая раздражающий прыщик. Вот только прыщик оказался вовсе и не прыщиком. А подсыхающей коричнево-красной коростой. Раной, полученной от долгого, неистового трения о чью-то небритую челюсть.

— Я должна тебе кое-что сказать, — проговорила я тихим голосом.

Ждала, что Сол, вмазав кулаком в стену, как любой нормальный мужик, проорет: «Ах ты, сука! Я его убью!». Но он ограничился лишь следующим:

— Ты, видимо, забыла: у нас на полвосьмого заказан столик в «Оксо Тауэр». Там все и обсудим.

У меня даже челюсть отпала. Правда, тут же захлопнулась, и я согласно закивала головой. Сол распахнул передо мной дверь, так что пришлось раболепно сгибаться, проныривая у него под рукой. И только подойдя к машине, я сообразила, что розы так и остались умирать на столе в кабинете.

— Как на работе? — пищу я тоненьким голоском.

— Нормально, — отвечает Сол и принимается что-то насвистывать себе под нос. По-моему, тему Селин Дион из «Титаника».

С силой сцепляю ладони, чтобы перестали трястись. Напряженность такая, что можно спятить. Никто не удивится, если я сейчас лопну как воздушный шарик, замусорив салон клочьями красной резины. До недавнего времени мне казалось, что Сол — безвольный человечек, мямля и тряпка, не более страшный, чем какое-нибудь кино с Мег Райан. Но теперь мое мнение изменилось. Теперь Сол — это Грязный Гарри с арифмометром в руках. Искоса продолжаю поглядывать в его сторону: хочу убедиться, что он не впал в спячку.

— Можно я включу радио? — слышится мое блеянье.

— На твоем месте я бы этого не делал, — говорит он.

Поспешно отдергиваю руку, которая уже практически дотянулась до ручки магнитолы. А ведь раньше Сол всегда со мной соглашался, чего бы мне ни захотелось. Как-то раз он нечаянно разбил грязную тарелку, и я попросила его вымыть осколки прежде, чем выбрасывать в ведро, — я просто не смогла бы спокойно спать, зная, что они лежат там грязные, — так он выскоблил их с «Фэри» и с любовью в голосе сказал: «А ведь мы с тобой совершенно одинаковые!» И купил мне новую тарелку. У него доброе сердце, и он умеет прощать. Надеюсь.

Мы молча поднимаемся в серебряном лифте и входим в бар. Внутри полно светящихся, довольных лиц. Как же мне хочется стать одним из них! Да я готова даже стать табуреткой у пианино — лишь бы вырваться из холодного ада спокойствия Сола.

— Что-нибудь выпьешь? — бормочу я в его левую ноздрю.

— Да, спасибо, лимонад, — отвечает он. И кивком головы указывает в сторону свободных стульев у стойки. — Я пойду договорюсь насчет столика.

Смотрю, как он целеустремленно шагает в сторону зала. В этом темном костюме он выглядит еще более тощим. Плачу за водку с клюквенным соком, мечтая лишь об одном: как бы смыться в параллельные миры.

— А вот и я, — возвещаю я хриплым голосом.

— Я весь внимание, — говорит Сол.

Жуя кончики волос, приступаю к рассказу. По мере развития монолога до меня начинает доходить, что Крис не позвонит и что я стала жертвой обычного мужского обмана, поставив под угрозу практически идеальные взаимоотношения. Неужели я и вправду поверила, будто человек, который говорит «Поменьше слов — побольше дела» и при этом не краснеет от стыда, непременно позвонит, если сказал, что позвонит? Вся съеживаюсь на стуле, пытаясь унять грызущую изнутри боль. Ты нужен мне, Крис; мне нужны твои прикосновения; ну почему, почему мне всегда не везет; почему все всегда получается через одно место? Напоминаю самой себе: так мне и надо, Сол — вполне достойный человек, чтобы связать с ним остаток жизни. Собираюсь с духом, готовясь к потокам брани. До смерти боюсь приступа ярости Сола, но это все же лучше, чем ужасное ожидание. Когда стрелки часов показывают 19:30, мне уже хочется упасть на колени перед официанткой и умолять ее побыстрее разделить нас столиком.

Эта мегера усаживает нас в самом укромном уголке. Сол запросто мог бы сейчас зарубить меня кухонным тесаком, и никому бы не было до этого ровно никакого дела. Кстати, он и в самом деле обрубает мою исповедь на самой середине, чтобы заказать тунца и потрепаться с официанткой насчет того, какое из «шардонне» — французское или калифорнийское — оттенит блюдо с лучшей стороны. «Какая тебе разница? — думаю я про себя. — Это всего лишь дохлая рыбина, и ты все равно ее сожрешь». Внимательно вглядываюсь в непроницаемое лицо Сола: пытаюсь понять, сколь глубоко ранили его мои слова. Вообще-то сам виноват: слишком уж мягкотелый. И всегда звонит, если обещает. Откуда тут взяться сексуальному возбуждению?

Однако, как я вижу, от бесхребетности не осталось и следа. То, как он держится, не предвещает ничего хорошего. Мне так страшно, что кусок в горло не лезет. Зажигаю еще одну сигарету.