Профессионально беременна - Ульяна Гринь Страница 13

— Ева?! — изумилась экономка. — А… что вы тут делаете?

— Я, кажется, ногу подвернула, — решив не вдаваться в детали, горестно сообщила я. Данила вступил в круг света и протянул мне руку:

— Опустим предыдущий вопрос. На ногу можешь опереться?

Я попробовала, но охнула и поджала ногу, как цапля. Ухватившись за ладонь Данилы пожаловалась:

— Все. Сломала, наверное!

— Сейчас посмотрим.

Он шагнул ко мне, поднял на руки одним сильным рывком, заставив обнять за шею, и сказал тихо, чтобы Полина не услышала:

— А вот не ушла бы — осталась бы целой и невредимой.

— Даже не начинай, — буркнула, уткнувшись носом в его волосы. По телу разлилась приятная истома — то ли от объятий, то ли от ощущения полета. И обреченность отступила. Как будто тут и должно быть мое место. Глупость, конечно. Нужно ему со мной возиться… Завтра отвезет в травму, и бай-бай, детка! У Данилы кони, машины, картины вон покупать надо бездарные, но модные. И длинные ноги, к тому же еще и здоровые, он всегда найдет рядом.

Он внес меня в дом и принялся поднимать по лестнице. Полина попыталась было воззвать к здравому смыслу:

— Данила Алексеевич, может, все-таки Скорую вызвать? Или вот тут на диванчике устроим Еву? Все лучше, чем скакать с больной ногой на этаже…

— Полина, принеси эластичный бинт и охлаждающую мазь, — велел он сверху-вниз в пролет и толкнул дверь спальни. Я решила сделать покерфейс и сказала весело:

— А можно меня занести прямо в душ?

— Нет уж, будешь ходить грязной!

Данила посадил меня на широченную кровать, застеленную лоскутным покрывалом, и присел рядом. С усмешкой оглядел меня с ног до головы и вынул несколько травинок из прически. Показал мне:

— На каком сеновале ты ночевала без меня, девочка?

— Ключевое слово «без тебя»?

— Конечно!

— И что, вот прямо так бы на сеновале, в полной антисанитарии, ты бы со мной…

— Я бы с тобой, да, — рассмеялся он, задирая мою юбку и укладывая поврежденную ногу на покрывало: — Где болит? Тут?

— А-а-а!

— Понял, щиколотка. Главное, не ори, а то Полина примчится, а у нее одышка, между прочим!

— Я не ору, я жалуюсь.

Его пальцы осторожно ощупывали мою ногу, заставляя морщиться. Но вопить я не стала. Полину жалко.

— Думаю, что не сломала. Но надо будет рентген сделать для уверенности. Завтра. А сегодня я займусь твоим наказанием за побег.

Он наклонился и приник губами к моей идеально депилированной лодыжке. Ох, чую, наказание будет очень и очень серьезным!

За эту ночь меня наказали примерно три раза. Жестко, а потом нежно, и еще нежнее. И даже вымыли в душе — тоже раза три. Так что утром я проснулась скрипящая от чистоты, умиротворенная и, наверное, даже розовая, как поросеночек. Потянулась. Хорошенько протерла глаза. Села, зашипев от легкой боли в голени.

Спальня была пуста. Только ветерок раздувал прозрачные гардины на открытом балконе. Вспомнив вчерашний побег, я хихикнула сама себе. Подтянув одеяло повыше к груди, прислонилась к изголовью кровати. Вот все и случилось.

Впервые за свою жизнь я занималась любовью с удовольствием. Принимала ласки и ласкала сама, целовала жесткие губы, словно пытаясь смягчить их, выгибалась от наслаждения, которое мне причинял Данила, комкала в судорожно сжатых пальцах простыню… И где-то на краю сознания ужасалась: что я делаю, что делаю?! А потом сдавалась под властью эмоций. Когда засыпала щекой на плече Беркута, окончательно махнула рукой. Ну нафиг. Пускай…

Вот теперь утро, птички стараются за окном — кто кого перечирикает и перещебечет, в спальне я одна, а хозяин куда-то исчез. А нет, не одна. На кресле-качалке у окна, на брошенном на сиденье пледе лежит лысая кошка и жмурит один глаз. Увидев это чудовище, я глотнула от неожиданности и огляделась. Других кошек в комнате не было. А эта какая-то стремная шо пипец. Голая, в складочках, сморщенная, как шарпей. Одета в вязаный свитерок с оленем на спине. Уши, как у фенека — огромные локаторы. Мордочка — ну вылитая старуха, и выражение безграничного снобства на ней…

Тьфу, что я — кошек теперь буду бояться?

Встала, опробовав перетянутую эластичным бинтом лодыжку. Ноет, но не болит, терпимо. Даже ходить можно. Оглянувшись по сторонам в поисках белья, я обнаружила свое голубое платье — выстиранное, высушенное, свеженькое, будто в первый день покупки. О, ура, можно одеваться!

Кошка следила, как я натянула трусики, как влезла в платье, как извернулась, чтобы застегнуть молнию на боку. Потом села, выставив наружу неожиданно мужские причиндалы. О, это мальчик! Мальчиков я вообще ни в каком виде теперь не боюсь, а еще я всегда хотела попробовать шкурку голой кошки на ощупь. Теперь у меня появилась такая уникальная возможность.

Я присела на корточки перед креслом. Кот растопырил усы и прижал свои локаторы к затылку. Даже назад подался всем телом, демонстрируя свою неприязнь ко мне. Морщины его собрались на мордочке, как будто бабушка решила дуться и ворчать. Я протянула руку, чтобы потрогать его странную кожу, а он вытянул мне навстречу лапу, угрожающе выпустив когти. Левый глаз оставался зажмуренным, тогда как второй — голубой, как у Данилы, смотрел грозно и опасно.

Да кисо одноглазое!

— Ну, и в каком бою ты потерял зрение, уважаемый господин кот? — спросила я, подтянув к себе низенькую скамеечку и усадив на нее многострадальное седалище. — Небось, за даму бился? Она хоть оценила? У тебя был секс, или все напрасно?

Кот покосился на меня и ослабил напряженную лапку, поднес ее к пасти и принялся лизать розовую подушечку.

— Я понимаю, ты теперь типа кошачий инвалид, никому не доверяешь… Но я тебя уверяю, что не собираюсь добавлять тебе еще боевых ран, поэтому зачехляй свои страшные острые когти!

Кот смотрел очень подозрительно. Ну очень-очень подозрительно! Но с кошками, как с мужчинами, важно поставить себя на определенную позицию. Главное — не доминировать. Но обязательно дать понять, что ты знаешь, что хочешь, и обязательно этого добьешься. Сейчас я хочу погладить кота. Я его поглажу. И в процессе не пострадает ни одно живое существо, даже я.

— Понимаешь, уважаемый господин кот, у меня дома всегда жили твои собратья. И сосестры. Так говорят вообще — сосестры? Ладно, неважно. Важно то, что они сами к нам приходили и оставались. А знаешь почему?

Кот медленно поднял уши, расставив их враскосяк. Я оценила его внимание и продолжила:

— А потому что чувствовали себя в безопасности. Мы их кормили, поили, дверь в дом не закрывали. Полная свобода действий. А еще мы их всегда спрашивали: можно, я тебя поглажу?

Поднеся руку чуть ближе к морде кота, я спросила серьезно:

— Можно, я тебя поглажу, уважаемый господин кот?