Снег в апреле - Розамунда Пилчер Страница 13

С любовью, Каролин».

Утром во вторник прошел снег, и земля снова была будто устлана белыми перьями. Ветер, однако, не прекратился, и было чрезвычайно холодно. С первого взгляда на небо цвета хаки становилось ясно, что дальше погода будет ухудшаться.

Увидев все это, Оливер Карнеи решил, что лучше остаться дома и попробовать разобраться в делах Чарльза. Это было необходимо. Чарльз, работящий и аккуратный, кропотливо регистрировал каждое письмо и документ, нужные для работы фермы, поэтому поначалу казалось, что возня с бумагами предстоит не слишком сложная.

Но были и другие дела, например разбор личных вещей, письма и приглашения, просроченный паспорт, гостиничные счета, фотографии, записная книжка Чарльза, его дневник, серебряная авторучка, которую ему подарили на двадцать один год, счет от портного.

Оливеру вдруг вспомнился голос матери, читающей им поэму Алисы Дуер Миллер:

Что делать с туфлями женщины,

После того, как женщина умерла?..

Пересилив себя, он порвал письма, разобрал фотографии, выбросил обломки сургучных печатей, обрывки веревок, сломанный замок без ключа, пузырек с высохшими индийскими чернилами. К тому времени как часы пробили одиннадцать, мусорная корзина переполнилась, и только он встал, чтобы вынести эти напоминания о прошлом на кухню, как услышал хлопок входной двери, раздалось дребезжание стекла, которое отозвалось эхом в холле. Держа в руках мусорную корзину, Оливер пошел взглянуть, кто пришел, и столкнулся лицом к лицу с Лиз Фразер.

— Лиз.

Она была в брюках и коротком меховом пальто; та же самая черная шляпка, которую она надевала вчера, закрывала уши. Под его взглядом она сняла шляпку и поправила свои короткие темные волосы. Этот жест выдавал ее возбуждение и неуверенность, что отнюдь не вязалось с ее решительным вторжением в опустевший дом. Лицо девушки раскраснелось от холода, она улыбалась и выглядела изумительно.

— Привет, Оливер.

Она обошла его сбоку, чтобы через кипу обрывков бумаги поцеловать в щеку.

— Если ты не хочешь меня видеть, скажи прямо, и я уйду.

— Кто сказал, что я не хочу тебя видеть?

— Ну мало ли.

— Не думай так. Заходи, я угощу тебя чашечкой кофе. Мне и самому кофе не повредит, к тому же я устал от одиночества.

Он направился к кухне, открыл ногой вращающуюся дверь и, придержав ее ботинком, пропустил Лиз вперед. У нее были длинные ноги, пахло от нее свежестью и «Шанель № 5».

— Поставь чайник, — попросил он. — Я пойду выкину мусор.

Оливер вышел из кухни через черный ход на холодную неприветливую улицу, вытряхнул корзину в мусорный ящик, стараясь проделать это так, чтобы ветер не сдул бумажки, закрыл ящик крышкой и торопливо вернулся в теплую кухню. Лиз стояла у раковины, наполняя чайник водой.

Оливер передернулся:

— Боже, как же холодно!

— Да уж. И это называется весна. Я шла от Рози-Хилл и думала, что умру от холода.

Лиз подошла к плите, сняла с нее тяжелую крышку и поставила чайник. От тепла плиты удаляться не хотелось, и девушка пододвинулась поближе. Молодые люди посмотрели друг на друга и одновременно начали говорить.

— Ты остригла волосы, — заметил Оливер.

— Мне так жаль Чарльза, — произнесла Лиз.

И оба замолчали, ожидая, что другой продолжит. Лиз смущенно нарушила тишину:

— Я была с другом в Антигуа...

— Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты пришла вчера.

— Я... я раньше никогда не была на похоронах.

Ее глаза, подведенные карандашом, внезапно наполнились слезами. Короткая, изящная стрижка открывала длинную шею и ясную четкую линию подбородка, который она унаследовала от отца. Оливер наблюдал, как она расстегивает пуговицы мехового пальто; руки у нее были коричневые от загара, миндалевидные ногти покрыты очень бледным розовым лаком, один из пальцев украшало толстое золотое кольцо с печаткой, а тонкое запястье подчеркивали несколько красивых золотых браслетов.

Он заметил невпопад:

— Лиз, ты выросла.

— Конечно. Мне теперь двадцать два. Ты забыл?

— Как долго мы не виделись?

— Пять лет? Не меньше пяти лет прошло.

— Как это вышло?

— Ты был в Лондоне, я уехала в Париж. Каждый раз, когда я возвращалась в Рози-Хилл, ты был далеко.

— Но здесь был Чарльз.

— Да. Чарльз был здесь. — Она поигрывала крышкой чайника. — Но если Чарльз когда-либо и замечал меня, он никогда не говорил этого.

— Он замечал. Он не всегда умел высказать то, что чувствовал. Но для Чарльза ты всегда была совершенством. Даже когда тебе было пятнадцать и ты носила косички и обтягивающие джинсы. Он только ждал, когда ты вырастешь.

— Я не могу поверить, что он умер, — печально покачала головой Лиз.

— Я тоже поверил только вчера. Но думаю, что теперь я смирился.

Чайник начал закипать. Оливер отошел от плиты, чтобы взять кружки, банку растворимого кофе и бутылку молока, стоявшую в холодильнике. Лиз проговорила:

— Отец сказал мне о Карнеях.

— Ты имеешь в виду о продаже?

— Как ты можешь, Оливер?

— Но выбора-то нет.

— Даже дом? Дом тоже продашь?

— Зачем мне дом?

— Ты мог бы оставить его. Приезжать на уик-энды и в отпуск... ведь твои корни в Карнеях.

— Это звучит экстравагантно.

— Нет, правда. — Она слегка поколебалась, а затем продолжила с некоторым напором: — Когда ты женишься и заведешь детей, ты сможешь привезти их сюда, и они будут играть здесь, как когда-то ты. Бегать на свободе, строить шалаши в буковом лесу и кататься на пони...

— Кто сказал, что я думаю о женитьбе?

— Отец сказал, что ты не собираешься жениться, пока не станешь слишком стар, чтобы делать что-нибудь еще.

— Твой отец слишком многое тебе говорит.

— И что из этого?

— Он всегда так делал. Он потворствовал тебе и посвящал тебя во все свои тайны. Ты была избалованной маленькой девчонкой, ты знаешь это?

Она искренне удивилась:

— Ну, Оливер, ты скажешь!

— Не знаю, как ты выжила. Единственный ребенок разведенных родителей. Оба ужасно тебя баловали. Мало того, так еще и Чарльз всегда был под рукой и выполнял все твои желания.

Чайник закипел, и Оливер подошел к плите, чтобы снять его. Лиз опустила крышку на плиту и тихо заметила:

— Но ты никогда не баловал меня, Оливер.

— Я был умнее. — Он налил воду в кружки.