Дочь Великой Степи - Витольд Недозор Страница 13

– А если не выйдет? – сорвалось у Варки с языка.

– Тогда… молись Матери и Вийу, чтоб живой не взяли… – хмуро произнесла Дарана.

Конечно, приходилось не только в воинских упражнениях день проводить. Надо было смотреть за небольшим стадом, ухаживать за конями – по первости чужими: лишь через год дали ей Джигетая. В очередь с младшими воительницами готовить для соратниц в большом котле похлебку из муки и ячменного толокна. Делать запасы мяса.

Да кабы только это! Еще приходилось плести из конского волоса веревки: потолще – на арканы, потоньше – на чомбуры ^[24]. За работой Варка поневоле вспоминала родное селение: в Конской Гриве, вопреки названию, сетей из конского волоса было мало, и они являлись предметом зависти односельчан.

Еще… Еще…

Кроме того, услышав, что Варка знает с дюжину греческих слов, Аксиана поручила Меланиппе обучать ее языку йованов.

– Пригодится, – коротко пояснила она. – Так-то лишь одна из нас может как следует торг с ними вести и разобрать, чего они промеж себя кулдыкают. А будет две.

Потом наступил день, когда Варка неожиданно для самой себя на обратном махе выбила деревянный меч из рук Хунары. Та замерла на миг, а потом одобрительно осклабилась.

– Ты убила меня, сестренка… Это хорошо!

– Э… случайно вышло, – заявила Варка, будто оправдываясь.

– Смерти такое не скажешь! – Хунара усмехнулась снова. А затем вдруг добавила: – Когда будешь сражаться всерьез, насмерть, помни две вещи. Первое – мужчины сильнее женщин. И второе – поэтому они дурнее, от силы своей самоуверенной и выносливости. Ну, большинство из них. Запомни, если хочешь долго жить…

Да, за минувшие два года девчонка из уничтоженного селения и в самом деле научилась очень многому. А главное – научилась убивать.

И ни разу убитые не приходили к Варке во снах. Она вообще не вспоминала лиц их, даже если случалось толком разглядеть.

Но в этих снах кто-то звал ее по прежнему имени: Зиндра. И она не забывала об этом даже наяву. Даже тогда, когда вслух, для всех, именовала себя Варкой…

Ведь может же быть у человека два имени? Разве нет?

* * *

Был, правда, один случай, чуть не разрушивший все…

Как-то ардара поручила девушкам забить и разделать на мясо молодого коня, уступленного задаром проходившими мимо пастухами. Он шел под тяжелым вьюком и сломал ногу, угодившую в старую сусличью нору. Кость не просто треснула, а переломилась пополам и распорола кожу; лошадь можно вылечить от многого, потому конские лекари даже в большей цене, чем людские, но в таких случаях нет другого выхода, кроме как избавить ее от мучений…

Они сперва спутали жеребчика арканами, чтоб не получить копытом здоровой ноги, после чего Хунара села ему на голову, наставив свой кинжал в место, где череп соединяется с шеей, и сильным ударом кулака по рукояти рассекла спинной мозг. Конь даже не вздрогнул.

Варка поежилась. Далеко не каждый человек, убитый Хунарой, мог бы похвастаться, что та подарила ему мгновенную смерть, милосердную и чистую.

Затем они все сбросили одежду, чтоб не измарать ее в крови, и, оставшись голыми, как родились на свет, начали разделку туши. Сперва сняли шкуру, отделив особо кожу с ног, из которой получаются отличные сапоги, а затем в десять рук резали мясо на длинные плоские ломти, чтобы потом, натерев их солью, повесить вялиться. Хунара одним ловким движением сдернула с обнажившегося хребта длинные спинные сухожилия. Их просушат, а позже разобьют деревянным пестом на тонкие волокна, из которых выйдет прочная нить или лучшая тетива…

Голову скакуна оставили в степи на холмике как оберег и жертву духам, требуху кинули на поживу стервятникам да лисам. А сердце и печень пошли в котел: еда для славно потрудившихся амазонок.

Они облились водой у родничка, смыв кровь. Сытно поели, пришли в благостное настроение, сдобренное хорошей усталостью, и вот тут Тарса, приобняв Зиндру за талию, стала ласково расспрашивать ее о житье-бытье, о прежней жизни. Зиндра, в эти часы вовсе не ощущавшая себя волчицей Варкой, отчего-то сразу же насторожилась. Нет, ни в словах, ни в голосе Тарсы не было ничего плохого, но… Впрочем, Зиндра не испугалась – бояться тут, в кругу сестер, точно было нечего.

Тарса зазвала ее в палатку. Отвязала от пояса мешочек с огнивом, достала странный глиняный сосуд, напоминающий лампу с вытянутым носиком, и вложила в нее несколько комьев темной смолы. Затем высекла огонь.

Затлел трут – и девушка вспомнила, как в маленьком капище Дан-Абры старый Аспаруг воскуривал иногда катышки благовонной смолы…

– Мы это… – осведомилась она, – будем что-то у богов или духов просить?

– Будем! – кивнула Тарса, довольно улыбнувшись. – Будем, Варка! Кана для того и есть, чтобы…

В тесной полутьме поплыл сладковатый дымок…

Зиндра поняла. Смолой и пыльцой соцветий каны-конопли дурманили себя энареи – особые шаманы, что ходят в женских одеждах и не прикасаются к женщине, но сами, как женщины, отдаются всякому желающему… Они даже голоса имеют визгливые, как у старых баб. Их не любят и боятся, поговаривают, что это проклятие, в древние времена наложенное на шаманскую касту великой Анахитой за осквернение каких-то ее святынь. Но, как бы там ни было, то, за что простого пастуха выгонят из йера или вообще забьют палками до смерти, для них – каждодневная обязанность.

Полушепотом и с оглядкой болтали и вовсе невесть что. Будто бы эти мужебабы на своих тайных радениях развлекаются со злыми духами, а во время черного колдовства приносят в жертву похищенных детей.

И вот теперь ей предлагают предаться запретному шаманскому курению.

Но любопытство победило. Зиндра вдохнула раз, другой… третий… И вдруг улетела куда-то в нежный лиловатый туман.

– Что за яблочки чудесные! Ой, крепенькая какая!

Она вдруг обнаружила, что Тарса расстегивает на ней кафтанчик и мнет ей груди.

Зиндра начала отбиваться, но движения ее были непривычно вялы, дурман крепко взял в плен, а Тарса, видать, имевшая привычку к зелью, была деловита и настойчива… Вот уже кафтан полетел к выходу, а потом и рубаха была стянута… Зиндра ощутила на своем соске язычок подруги…

Спасение пришло совсем неожиданно: в палатку всунулась голова Зары…

Потом Зиндра, как только ни старалась, не могла затуманившимся сознанием ничего понять. Тем более ей было ничего не разобрать в мелькании рук и визгливых голосах сцепившихся девушек. Те таскали друг друга за волосы и верещали. Катаясь по рухнувшей палатке, обвиняли друг друга в измене и сожительстве с псами, конями и чуть ли не самим Качеем….

Она просто сидела на земле, кое-как прикрывшись рубахой, и смотрела на дерущихся, пока Хунара не растащила их и не отвесила им по спине ножнами меча, для порядка добавив подзатыльник и ей самой.