Маленькие радости - Оливия Уэдсли Страница 12

Наступило короткое и тягостное молчание. Затем дети отвернулись от Тони.

– Она воровка, – сказала Денис своим ясным, спокойным голосом.

– И она врет, – добродетельно добавила Фаншетта.

Дети удалились, оставив Тони одну.

– Проклятие! – сказала она задыхающимся голосом.

Сестра Габриэль, придя звать детей к чаю, была поражена ужасом. «Туанетта!» – сказала она тоном величайшего негодования. Тони молчала. Ее лицо выражало все, что она могла сказать. Тони не огорчалась из-за того, что украла или соврала, но негодовала, что ее изобличили. Правда, она никогда раньше в монастыре не крала, но она часто говорила неправду, маленькую необходимую ложь, но никто никогда не изобличил ее. Она не находила в этом ничего плохого, просто так случалось. Единственное, что испортило все на этот раз, – это то, что все вышло наружу. Это была ошибка.

Сестра Габриэль прислушивалась к негодующим излияниям детей за чаем.

Тони была отослана в карцер. Она довольно спокойно пошла и услышала, как повернулся ключ в замке, без протеста. Она прошла в комнату и выглянула в окно. Снова шел дождь. Она отвернулась. На стене висело распятие. Тони смотрела на него. Оно было белое, спокойное, высокое. «Мать» ей рассказывала о нем, а она слушала, но в ее уме все это было неясно и спутано. Добрый Бог любил маленьких детей, другими словами, он любил ее – настолько она понимала, но в конце концов ей это было безразлично. Как бы то ни было, теперь она сидела тут, и она действительно украла. Ключ заскрипел в замке, и дядя Чарльз вошел.

Мгновенно Тони поняла, что он все знает.

Ее первое ощущение безумной радости при виде его сразу было подавлено этим сознанием. Он вошел спокойно, его лицо выглядело строго.

Сестра Габриэль была молода и серьезна, и она считала своей обязанностью рассказать маленькую печальную историю про шоколад с последующей затем ложью.

– Здравствуй, Тони, – сказал Чарльз.

На нее напала ужасная робость, внезапная, возрастающая робость, вызываемая замешательством. Она хотела подойти к нему – и не могла.

– Ты меня забыла? – сказал он спокойно, но его глаза смотрели с укором. Ему очень хотелось снова увидеть Тони.

Он был огорчен тем, что для нее пропали каникулы, а в его распоряжении был только этот единственный день, половину которого, считаясь с приглашениями, он посвятил этому посещению. Он долгое время помнил, как Тони прощалась с ним.

Он ждал, но Тони не произнесла ни слова.

– Сестра Габриэль рассказала мне, что ты плохо себя вела. Я очень огорчен этим. Я надеялся найти тебя счастливой. «Мать» часто мне писала о тебе и сообщала, как ты хорошо успеваешь. Сегодняшнее происшествие не способствует особому доверию к тебе, Тони. Как это случилось?

Упрек в прекрасных ясных глазах, выглядевших такими усталыми, дошел наконец до сердца Тони.

Она бросилась на пол, прижав лицо к сапогам Чарльза, и стала плакать с такой силой, что раздирающие душу рыдания потрясали ее худенькое тельце.

Он поднял ее.

– Как все это произошло, дорогая? – спросил он мягко.

Она посмотрела на него, и он сквозь слезы на ее лице увидел, что прошлогодняя Тони вернулась к нему снова.

– Если бы я знала, что тебе это не понравится, я бы этого не сделала… – прошептала она.

Он медленно обдумывал ее слова и наконец понял.

– Это на тебя похоже, малютка, – сказал он медленно, – ты бы не украла, если бы знала, что мне это не понравится. Хочешь ли ты этим сказать, что ты чувствуешь, что принадлежишь мне и, так как я имею права на тебя, ты не желаешь причинить мне боль?

– Да, я принадлежу тебе, – ответила Тони заглушенным голосом, – но я не могла знать, что тебе это не понравится.

Чарльз продолжал:

– Если бы кто-нибудь преподнес тебе подарок, ты бы старалась сохранить его в лучшем виде, Тони?

– Да.

– Ладно, ты себя преподнесла мне в подарок, и, так как я не всегда с тобой, ты должна стараться сохранить этот подарок в наилучшем виде для меня, поняла?

Тони ухватилась за это соображение:

– Когда я делаю вещи, которые я не должна делать, я плохо себя берегу? О, дядя Чарльз, я теперь буду хорошая, в самом деле буду!

Он мягко поцеловал черную головку, чувствуя в это время, что объяснение было безнадежно неудовлетворительным, так как оно не задевало лично ее. Тони будет хорошей потому, что он этого хочет, а не потому, что она испытывает необходимость быть внутренне честной.

Он старался указать ей на это раньше всего: Тони должна быть хорошей из-за себя самой.

– Но я бы лучше сделала из-за тебя, – объяснила она застенчиво.

– Оставим это. – И он стал говорить с ней о потерянных каникулах. Тони ему рассказала все о настоятельнице и о своем прозвище, рассказала, что у нее есть новые шляпы, одна с большим бантом, и о траве, и о сказке про «Водяных детей», которая ей нравится, потому что там говорится о купании, которое она очень любит, а в ответ Чарльз рассказал ей о своем отпуске, который он провел в стране, где было очень жарко и солнечно и вода была такой синей, что синее не бывает, и цветы растут почти у самого моря. Это звучало захватывающе, и Тони хотелось, чтобы он продолжал чудесный рассказ, вместо того чтобы перейти к рассказу о Фэйне, который уехал в Итон и поступил в заведение того же имени и там много успел.

– А я? – спросила она с тревогой. Чарльз рассмеялся.

– Тони, ты настоящая женщина, – сказал он в ответ.

– Значит ли это, что я люблю, чтобы обо мне говорили то, что мне приятно? – спросила она.

Он снова рассмеялся.

Им было очень хорошо, и они были очень смущены, когда вошла сестра Габриэль, еще очень огорченная проступком Тони.

Сэр Чарльз серьезно ей объяснил, что Тони очень огорчена, и Тони подтвердила это не слишком серьезно. Она была слишком счастлива в данный момент.

Разумеется, свиданию должен был наступить конец. Большой автомобиль, стоявший около подъезда, был заведен, Чарльз сел в него, и лицо его было озабоченно. На этот раз Тони не плакала.

В глубине мотора она поцеловала его руки. Ее темные глаза смотрели печально, рот слегка дрожал.

Когда мотор скрылся из виду, Тони, как она и обещала дяде, сказала детям, что она жалеет об истории с шоколадом. Они легко с ней помирились и предложили устроить хоровод до сна.

Тони отказалась и удалилась в свое укромное местечко, и еще до того, как она дошла до него, и дети, и ее кража были уже забыты. Единственное, с чем стоило считаться, о чем стоило говорить, – это дядя Чарльз.

События не заслуживают никакого внимания в жизни, только люди уже и тогда были для нее всем.