Девушка "амальфи" - Ребекка Уинтерз Страница 12

Вздохнув с облегчением, Аннабел скрылась в отеле. С нее сняли драгоценности и свадебный наряд, убрали макияж, и она смогла переодеться в оранжевое льняное платье без рукавов и сандалии. Гвилио ждал ее и пригласил пообедать с ним и его женой у них на вилле.

Не желая его обидеть, она все же сослалась на головную боль и пообещала принять приглашение в другой раз.

– Работа модели оказалась тяжелее, чем я предполагала.

Он похлопал ее по руке:

– Сегодня сильно печет солнце. Конечно, возвращайтесь к себе и пораньше ложитесь спать.

– Все, что мне надо, это сон и холодное питье, – ответила она. Как только она убедится, что с Луккой все в порядке, ей станет легче. – Спасибо, Гвилио. Вы будете завтра на съемках в Фуроре?

– Нет. Я должен лететь в Милан на важную встречу, но вернусь послезавтра. Вы всегда можете мне позвонить, если возникнут вопросы.

– Знаю. Спасибо.

– Я сказал Марчелле, чтобы она оставила для вас то свадебное платье – это мой подарок.

– Гвилио… вы слишком щедры, но я не планирую никакой свадьбы в будущем. С меня хватит.

Гвилио нахмурился:

– Только молодые говорят такие вещи, потому что не знают, что ждет их за углом.

Я не настоящая девушка «амальфи», у которой горят глаза. Эта девушка не пережила того, что пережила я, и не знает, что горящий взгляд скоро может погаснуть. – Аннабел послала ему воздушный поцелуй и торопливо направилась к подземному гаражу.

Вечернее движение транспорта оказалось хуже утреннего. Когда она подъехала к дому, то от волнений, связанных с непростой ситуацией, в которую она угодила, плюс от усталости у нее болезненно стучало в висках.

Припарковав машину, она вошла в дом. На кухне Лукка что-то готовил. Вкусный запах витал в воздухе.

Аннабел была рада, что он занят едой – значит, аппетит у него не пропал. Она опасалась, что найдет его в более плачевном состоянии, чем в ту ночь, когда он появился в доме.

Она достала две таблетки ибупрофена и, нагнувшись над раковиной, запила их водой из крана. Волосы упали ей на лицо и намокли. Найдя в сумке черепаховую заколку, она убрала длинные пряди в хвост.

Вернувшись на кухню, она не могла не отметить, как красиво сидят на Лукке джинсы и черная рубашка поло. Марчелла просветила ее относительно итальянских мужчин и их одежды. Она сказала, итальянские матери боготворят сыновей и готовы недоедать, но откладывать деньги на модные вещи для своих чад.

Как этому не поверить, когда в Италии кругом полно привлекательных, красиво одетых мужчин. И Лукка не исключение. Он и в спортивных штанах и футболке выглядел классно, хотя, кажется, этого не сознавал.

– Пахнет аппетитно.

Он поливал белым соусом макароны, выложенные на большое овальное блюдо.

– Я приготовил свою любимую еду.

– Что это?

– Cannelloni [13]под телячьим соусом.

– Это ваша мама научила вас готовить? – спросила Аннабел, вспомнив слова Марчеллы о любящих матерях.

– Она многому меня научила. – Нельзя было не заметить нежности, прозвучавшей в его голосе. Он – мамин сын. Это очевидно. Итальянские мужчины известны тем, что превозносят своих матерей. – Хотите есть?

– Да. – Она вдруг почувствовала, что ужасно голодна.

– Тогда присоединяйтесь ко мне.

Ему лучше, и он хочет показать ей это. Она не станет ему отказывать.

– Давайте я вам помогу и…

– Нет. Сегодня я сам справляюсь.

– Вижу, что справляетесь.

И это увидит его отец, когда придет время.

Но что послужило переменой в его настроении? Неужели то, что она вызвала его на откровенность? Вполне возможно.

Он отнес горячее блюдо на террасу, Аннабел последовала за ним и села в кресло. На столе, накрытом на двоих, горела свеча. Лукка поставил на цветастую скатерть хлеб и салат. Аромат цветов в воздухе смешался с вкусным запахом каннеллони. Обстановка была романтичной.

Аннабел наблюдала за тем, как он усаживается за стол. Движения его осторожны, но ясно, что боль отступила. Положив ей еду на тарелку, он сказал:

– Я приготовил чай с лимоном – сорвал с этих нависших веток. Но если вы предпочитаете вино, то в буфете кое-что есть. Я не пью вина из-за болеутоляющих.

Я с удовольствием выпью чаю. Какой вы примерный пациент!

– В госпитале я считался самым отвратительным, – сказал он. – Как только доктора сочли, что я достаточно вылечился, то были готовы выкинуть меня вон, но психиатр сказал, что меня еще рано выписывать. Он оказался прав. Как и вы.

Аннабел едва не поперхнулась.

– Что касается сегодняшнего утра…

– Мы оба знаем, что у меня посттравматический стресс, – прервал ее он. – Врач сказал мне, что, хотя у меня это проявляется не так сильно, как у других парней, которых он лечил, моя проблема в том, что я не хотел в этом признаваться. Вы назвали вещи своими именами и отрезвили меня. Так что не надо извиняться.

– Если этот ужин – выражение благодарности, то я смиренно ее принимаю, – ответила она, вытерев салфеткой губы. – Спасибо, что не сердитесь на меня.

– Поскольку в наших общих интересах оставаться под одной крышей, я подумал, что мы могли бы ужиться, как два соучастника преступления.

А он может сразить своим шармом!

– Лукка, шутки в сторону. После ужина я собираюсь уехать. Я уже забронировала номер в гостинице «Клаудия».

У него напряглись скулы.

– Зачем вы это сделали? Утром вы сами предложили мне помощь. Или я неправильно вас понял?

– Нет, все правильно. Мое предложение в силе, но не здесь, в вашем доме. Видите ли, я испытываю неловкость и даже вину перед вашим отцом за то, что делаю вид, будто не знаю, что вы вернулись в Равелло. – Она закусила губу. – Да, меня беспокоит то, как я выгляжу в его глазах. Скажите, а вы не боитесь, что он каким-то образом узнает про вас? Он любит вас. Что, если это станет для него слишком большим потрясением?

Для любого родителя это был бы удар, а для Гвилио в особенности, учитывая его планы. Она со страхом представила реакцию Гвилио, если он узнает, что сын живет на ферме с ней, с Аннабел, а она ничего ему не сказала.

Лукка пристально на нее смотрел.

– Я позвоню ему завтра и все объясню. Даю слово.

И Аннабел поверила.

– Вы просто не представляете, какое это для меня облегчение.

– Он поймет, что я поставил вас в неловкое положение, и забудет об этом. Но раз уж мы стали обсуждать ваши грехи относительно моего отца, то не признаетесь ли, в чем грешны передо мной? Что вы недосказали?