Куртизанка - Дора Леви Моссанен Страница 12

Сейчас, возвращаясь ко мне, он покачивается в такт рыси своего жеребца, направляя его по городу мимо лотков с нечищеными каштанами и миндалем в кувшинах для воды, пирамид шелковицы и черной смородины, громоздящихся на оловянных подносах, и противней с сушеной вишней. Миновав Мирзу, бакалейщика, и его выставленную на тротуар печку с исходящей паром свеклой, Кир посылает жеребца по аллее ювелиров, где Тэкваз, уличный торговец, выставляет на продажу дешевую бижутерию. Приподняв свою тросточку в знак приветствия, Кир одолевает первый крутой поворот и начинает подниматься вверх по узкой, выглаженной временем дорожке, мимо чайной черноглазого Джаффара, в которой клиенты отдыхают на покрытых ковриками тюфяках, неспешно потягивая чай и попыхивая кальянами. В их дыхание причудливо вплетаются клубы дыма, а руки в шерстяных варежках переворачивают поленья в жестянках под тутовыми деревьями. Отсюда он выезжает на тропу, ведущую к нашему дому, вверх по тоннелю, вокруг каменного парапета, где его оглушает свист ветра. Он морщится, перекладывает поводья в одну руку, а другую прижимает к уху. После тяжелой простуды его ухо сделалось чувствительным к громким звукам и лжи.

Ветер доносит стук копыт, приглушенный и отдаленный, который становится все более различимым по мере того, как Кир приближается к чайхане Биарда. На доске, прикрепленной к кривобокой стене, вывешено сегодняшнее меню: козье молоко со сливками, козий сыр, завернутый в лаваш, омлет с финиками и луком, горячая чечевичная каша или — на ваш вкус — крепкий кофе по-турецки.

Неподалеку от нашего дома на горизонте появляется заброшенный участок. Когда-то он был засажен деревьями, которые с великим трудом доставили в эти засушливые земли. Рукотворный сад некогда принадлежал еврейской семье, которая потом бежала от гнева слабого шаха, обретшего свой голос с помощью француженки.

Кир натягивает поводья и объезжает сад, в котором неухоженные деревья похожи на древних старцев и мрачных, окаменевших женщин. Он оставит здесь коня, будет ухаживать за ним и кормить его, пока лидеры горных кланов, кто бы ни оказался ими в данный момент, не изгонят его, чтобы предъявить свои права на очередной клочок земли. Он ласково похлопывает лошадь по крупу, подходит к краю и смотрит на изумительной красоты равнину внизу и возвышающиеся над ней волшебные горы в лучах восходящего солнца. Очищая легкие от нечистот долгого пути, он жадно пьет и впитывает кристальной чистоты горный воздух.

Я смотрюсь на себя в зеркало.

Скрип сапог по гравию заставляет меня выбежать в сад, где мы с Киром стараемся вырастить хоть что-нибудь меж трещин камней и огромных валунов.

Легким шагом он подходит к воротам, отпирает их и открывает толчком, пересекает дворик, перепрыгивает через один валун, потом через другой, похлопывая себя по сапогу тросточкой.

— Симона! Я больше никогда не оставлю тебя одну! — восклицает он, кончиками пальцев касаясь глаза, чтобы подчеркнуть важность сказанного.

В его объятиях я чувствую себя легче пушинки. Лунный свет искрится на его серебряных кудрях, влажных губах и красном бриллианте, который мне хочется лизнуть. Он вносит меня внутрь, и мы валимся в обнимку на оттоманку. Устроившись в ее бархатных объятиях, в окружении небольших подушек с вышитыми на них картинами на мифологические сюжеты и огромной плиты мы чувствуем себя только что вылупившимися птенцами.

— Позволь мне ощутить прикосновение твоих волос, — шепчет он, — вдохнуть твой запах. Ощутить аромат твоих духов.

Я прижимаю колени к животу, ощущая себя наполненной радостью. Я смеюсь. Я счастлива. Мне хочется продлить очарование, хочется, чтобы наше обоюдное желание подольше шло к наивысшей точке.

Его язык обожающе странствует по моим грудям, и мои соски расцветают и раскрываются, приветствуя его.

— Я беременна, — шепчу я.