Странные женщины - Елена Белкина Страница 12

…Сейчас сидела перед магнитофоном и думала: если бы я в самом деле послала тебе эти кассеты, то чего бы ты ждал после того, что я тебе уже рассказала? Наверное, рассказа о том, как я искала способ отвадить мальчика Сашу и заставить его забыть про свою ко мне любовь и в результате сама влюбилась в него?

Что ж, ты угадал. Но это не просто влюбленность. Это, милый ты мой, полное сумасшествие. Я прихожу домой, кормлю себя чем бог пошлет, готовлюсь наскоро к занятиям, а потом ложусь на диван, включаю магнитолу, которую ты мне, спасибо, подарил, и начинаю блуждать по эфиру и искать грустные мелодии. И под эти мелодии мечтаю.

Мечтать не вредно, народ говорит. Но смотря о чем. Можно помечтать о том, как за миллионера замуж выйти. Это маловероятно, но все-таки возможно. Можно даже мечтать о том, что через год будешь жить у теплого моря на каких-нибудь Багамских островах, на огромной вилле. Никакой фантастики в этом нет. В общем, о любых вещах маловероятных, но достижимых в принципе, понимаешь? в принципе! — можно мечтать.

Но о том, о чем я мечтаю, мечтать нельзя, это опасно. О чем? А вот о чем: я без конца представляю, что мне не тридцать, а шестнадцать лет. Я разыгрываю в уме целые сцены, истории, приключения. Там и объяснения в любви, и первые робкие объятия… Вот это и есть сумасшествие. Это все равно что… Ну, мечтать, например, что ты не в России родился, а где-нибудь во Франции, да еще в Париже. Или мечтать о том, что ты — птица. Летаешь…

Нет, ты не думай, я еще себя контролирую. Я еще косички не заплетаю. И школьное платьице не примериваю.

И вообще, все это уже прошло.

Я вернула себя на землю.

Рассказать, каким образом?

Ну, слушай.

Напротив меня живет Дмитрий Иванович Крюков. Такой, знаешь, твердый человек. Когда знакомился со мной, твердую руку протянул, твердо пожал мою ладошку и твердо произнес свою фамилию: Кррюков! Потом выручал меня время от времени. То лампочку ввернул, то замок мне поменял, когда старый совсем сломался. Он тоже новосел в этом доме и тоже один живет.

У него странная семейная история. Представь: прожил с женой двадцать четыре года. Работал в районном, а потом в городском жилищно-коммунальном управлении, работник хороший, о семье заботился вовсю: и квартиру замечательную ему от управления дали, и своими руками он из нее конфетку сделал, о сыне с дочерью заботился, жене по дому помогал — вплоть до стирки белья. Идеальный какой-то муж и отец, в общем. Человек уравновешенный, спокойный.

И вот вырастил детей, сын у него военное училище окончил, уехал куда-то служить, женился. Дочь тоже удачно вышла замуж, к мужу жить ушла. И остались они с женой 6 большой квартире. Можно счастливой старости дожидаться. И тут он совершенно спокойно и тихо подает заявления одновременно на развод и размен квартиры. Жена и плакала, и криком кричала, ничего понять не может, а он молчит. Верней, только говорит: устал. И больше ничего.

Он мне когда это рассказал, я тоже спросила: а в самом деле, почему?

Он даже удивился. Говорит, я же сказал уже: устал.

И все?

И все.

А потом подумал и говорит: просто понял вдруг, что жизнь одна и ту я не прожил.

Я говорю: что же, теперь заново живете?

А он говорит: нет, я еще не понял, что мне делать. Я, говорит, на работе перестал загибаться, служу от звонка до звонка — и все. Мне свободное время необходимо, я стихи пишу теперь… Ты представляешь? Он мне дал почитать несколько штук, то есть специально для меня переписал, почерк — как у отличницы, каллиграфический. Сейчас я тебе прочитаю одно, какое попадется… Где они тут у меня… Сейчас… Ага, нашла. Вот, например.

Наша жизнь уныла и грустна,

Но я знаю, счастье где-то бродит.

И от этой мысли я без сна.

Черной кошкой мысль бесшумно ходит.

В нашей жизни мало красоты.

Но она на свете существует.

Где-то есть и та, какую ты

Уже любишь, даже и ревнуя.

В нашей жизни только гной и боль.

Сердце искалеченное ноет.

Но я знаю, где-то есть любовь.

Если ж нет, тогда и жить не стоит.

А что? И мысль есть, и настроение. Нет, серьезно, мне нравится. Главное — простодушие есть, а это такое качество, которое у одного человека из тысячи осталось, а то и вообще из миллиона. Вымерли простодушные люди.

Я тебе о нем не рассказывала, потому что рассказывать было нечего. Раз в неделю, в субботу, и почему-то не вечером, а утром, часов в одиннадцать, он приходил попить чаю, пообщаться, спросить, не надо ли чего починить. Ну и стихи свои читал. О прежней жизни не рассказывал. Только стихи, и о книгах еще. Он сейчас читает много. Мне, профессионалу-читателю, смешно иногда, конечно. Ну, представь, когда мужчина под пятьдесят впервые прочитывает Тургенева и начинает свои соображения излагать… И никаких не было намеков на то, что я ему нравлюсь, хотя я видела, что нравлюсь.

Так вот, не так давно лежу, слушаю музыку, схожу с ума помаленьку, а потом думаю: а не хватит ли? Не купить ли винца, не пригласить ли соседа? Что нам, бобылям, по своим углам сидеть? Тут же сбегала в магазин, потом наскоро салатик приготовила, еще кое-что по мелочам, пошла к нему: Дмитрий Иванович, не хотите ли со мной вечерок скоротать? А то у меня именины, а я одна.

Он пришел.

Говорит: а разве Валерия в святцах есть?

Я говорю: не знаю, да и не важно, я по крещению не Валерия, а Екатерина. Так бывает.

Кстати, это правда, я по крещению Екатерина, только когда у Екатерины именины, понятия не имею, не отмечала сроду.

Сидим. Он аккуратно выпивает, аккуратно кушает, аккуратно беседу ведет о погоде и последних политических событиях. Я молчу, слушаю, присматриваюсь. И вижу, что мужчина-то еще вполне ничего. Конечно, лицо в морщинах, пористое, особенно нос. Но зато руки не волосатые. Он светло-русый, волосы на голове хоть и тонкие, но без всяких проплешин и залысин. Верный признак, что на груди и на плечах растительности нет. И думаю: а почему бы мне, свободной женщине, не попробовать с ним роман закрутить? И понимаю, что абсолютно не знаю, как это сделать. Самое лучшее — прямо ему сказать. Но ведь испугается, не поймет. Пробовать разные заходы и подходы — целый год уйдет, а мне почему-то не терпится. В общем, выпила я для храбрости и все-таки решилась.

Дмитрий Иванович, говорю, а что, если нам вместе пожить?

Он чуть не подавился. Потом прожевал, как человек воспитанный. С набитым ртом говорить не станет. И говорит: я тоже об этом думал.

Я говорю: тем более.

А он говорит: но вы сначала ответьте на вопрос: это вы от одиночества или от симпатии ко мне?