Красивый, богатый, свободный... - Никки Логан Страница 12

– Почему облегчение? – Таш не посмела спросить, почему волнует.

– Потому что теперь это могу сделать я.

Тепло пальто, висящих у нее за спиной, было ничто по сравнению с жаром, исходящим от Эйдена, когда он набросился на нее, овладев ее губами с такой уверенностью, что у нее перехватило дыхание. Будто он точно знал, как хорошо они подходят друг другу и каким будет ответ. И как вяло она будет сопротивляться. Он крепко держал ее в объятиях. Каждый страстный пылкий взгляд, которым он одаривал ее, вел к этому моменту. Таш почувствовала это еще в кафе, когда Эйден впервые прошел мимо ее столика.

Таш хотела отреагировать на его настойчивость и явную сокрушительную мужественность, но что-то подсказывало: стоит уступить хоть немного, и она пропала. Эйден Мур знает, что хочет. Он будто почувствовал легкую отстраненность Таш, его пальцы, подкравшись, зарылись в ее волосах, нежно сжали в кулаках густые локоны и потянули. Ее шея обнажилась для разрушительного воздействия его губ. Властное прикосновение заставило кровь бежать еще быстрее. Каждая ее частичка отвечала на его магнетическое притяжение. Было бы так просто обнять его шею и держать, пока он не зацелует ее до полусмерти. Она позволила приподнять ее на деревянную стойку и обхватила ногами его пояс ницу.

– Как ты объяснишь это своей матери, не слишком ли жестко? – выдохнула Таш между поцелуями. Если бы она могла мыслить яснее, возможно, также подумала и о том, как его отец воспримет эту новость.

– Я, как правило, не спрашиваю у нее разрешения, чтобы с кем-либо переспать.

– Ты решил, что я буду спать с тобой, – выдохнула Таш.

– О, ты будешь. – Он прикусил губу. – Кроме того, ты никогда не будешь приходить на семейные ужины или что-то в этом роде.

Эйден имел в виду ситуацию, сложившуюся в их семье. Таш понимала это. Суровая реальность выхватила ее из чувственного тумана, отбирающего силы. Она пообещала себе, что больше никогда не допустит такого к себе отношения. Эйден приподнял веки, явив совершенно остекленевшие глаза.

– Что?

Таш подняла руки и прижала их к его груди с такой же решимостью, как он целовал ее, вдохнув драгоценного воздуха, проникшего между ними. Немного, но достаточно.

– Мы не можем этого делать.

– Ты имеешь в виду, не здесь?

– Я имею в виду вообще.

– Но ты же не спишь с моим отцом.

Как будто это единственное, что стояло между ними.

– Я сейчас работаю на вас.

– И что?

– Это абсолютно неуместно.

Такая мысль явно не приходила ему в голову.

– И слишком грязно.

Он притянул ее к себе. Улыбнулся как Чеширский кот.

– Я и рассчитывал на то, что это будет грязно.

– Эйден, остановись.

Таш оттолкнула его, он же отстранился всего на дюйм. Но все-таки остановился. Именно тогда, когда это было важно.

– Ты серьезно?

– Конечно, серьезно. Ты думал, я просто разыгрываю недотрогу?

Эйден наморщил лоб.

– Ну да. Что, слишком публично?

Действительно, риск, что кто-то постучит в дверь, способствовал еще большему напряжению, чем было бы при других обстоятельствах. Но не это останавливало Таш.

– Нет, слишком близко. Мы с тобой едва ли придем к соглашению. Плюс я едва тебя знаю.

– Ты знаешь мою семью. Знаешь, где я работаю, что люблю на обед и как пью бурбон. И ты знаешь, что происходит, когда наши феромоны начинают смешиваться. Что еще?

Вероятно, именно так обстоит в его мире, где отношения исчисляются днями.

– Мы никому не скажем. Будем встречаться тайно. Тогда проблем не будет.

Таш уставилась на него. Боже, он умен, красив и совершенно наивен!

– В том-то и проблема. Ее просто не видно.

И нечестно. И дешево. А она покончила с дешевыми чувствами. Его шипение точно отражало выражение лица.

– Ты не привык к отказам, не так ли?

Его смех прозвучал издевкой.

– Я не запла́чу, если ты об этом. И не стану умолять.

– Представить не могу, как бы это выглядело.

Эйден молча уставился на нее. Поправил галстук.

– Ты кажешься одним из тех, кто хочет меня только потому, что не может иметь. – Таш старалась держать дыхание под контролем.

– Это правда?

– Правда.

Его глаза сузились, он свирепо посмотрел на нее, не успев в полной мере запугать. Как ни странно, она поняла, что все здесь в ее власти. Господи, как же он должен ненавидеть! Она наконец нарушила молчание.

– Итак, что теперь?

– Ты выйдешь отсюда первой, я через некоторое время после тебя.

Таш рассмеялась:

– Вдруг забеспокоился о моей репутации?

Эйден улыбнулся и широко распахнул дверь. Достаточно широко, чтобы выйти, но не слишком, и ей пришлось прижаться к нему. Она сделала это с величайшей осторожностью. Но когда протискивалась между ним и дверью, его губы на мгновение коснулись ее уха, теплое дыхание вызвало бунт нервных окончаний.

– Не о твоей, Таш.

Эйден смотрел, как Таш уверенно вышла из тесной раздевалки, и понимал: она притворяется. Она, как и он, потрясена. Интересно, чем? Его или своими действиями?

Видит Бог, в семействе Мур, если ты усердно игнорируешь что-то, оно просто перестает существовать. Статус-кво в конце концов возвращается, и нет необходимости сдирать кожу с эмоциональной раны. Надо переждать.

Эйден только один раз до этого видел мать в таком же состоянии, как сегодня вечером. Точнее, не видел, только слышал через систему вентиляции, как она рыдала в винном погребе, когда он сидел рядом со своей детской кроваткой, обхватив руками коленки и прижав ухо к вентиляционному отверстию. Это было двадцать с лишним лет назад. Поэтому он не знал, что делать сегодня вечером, видя, как мать, которую он обожал, разваливается у него на глазах. Разве что послать ее к чертям и разъяриться. И искать выход. Непогрешимая логика Таш лишила выхода, который он планировал, пришлось менять тактику. Поцеловать Таш – лучшая идея, как ни крути. Воспламенить кровь, подчинить своей воле. Некое интенсивное удовлетворение, селективная анестезия. Правда, невозможно ощущать боль и желание одновременно.

От этого темно-шоколадные глаза Таш сначала загорелись сопротивлением, затем растаяли от страсти. Ему импонировала ее капитуляция, интригующая смесь покорности и ожидания. До тех пор пока она не начала бить противника его же оружием.

– Сынок!

Эйден отвернулся от отца и направился к бару.

– Позже, папа.