Только один год - Гейл Форман Страница 12

Там полно народу, из входных дверей льется целый поток. Мы с трудом пробираемся сквозь толпу к кассе. И тут я вижу ее: Лулу.

Не мою Лулу. А ту, в честь которой я ее назвал. Луизу Брукс. В фойе висит множество постеров, но этот я вижу впервые, он даже и не на стене, а стоит на держателе. Это кадр из «Ларца Пандоры», Лулу наполняет бокал, вызывающе и с интересом вскинув брови.

– Она хорошенькая. – Я оборачиваюсь. У меня за спиной стоит Лин, подружка Вау, панкушка с матфака. Никто толком не понял, как у него это вышло, но, видимо, они полюбили друг друга на почве теории чисел.

– Да, – соглашаюсь я.

Я продолжаю разглядывать постер. Это реклама ретроспективы фильмов с Луизой Брукс. И сегодня как раз «Ларец Пандоры».

– Кто это такая? – спрашивает Лин.

«Луиза Брукс, – сказал мне в свое время Саба. – Посмотри в эти глаза, в них столько очарования, можешь не сомневаться, что за ним скрывается тоска». Мне тогда было тринадцать, а Саба, ненавидевший сырое амстердамское лето с переменчивой погодой, как раз открыл для себя кинотеатры с ретро. То лето как раз выдалось на редкость ужасным, так что он познакомил меня со всеми звездами немого кино: Чарли Чаплином, Бастером Китоном, Рудольфом Валентино, Полой Негри, Гретой Гарбо и своей любимицей Луизой Брукс.

– Звезда немого кино, – отвечаю я Лин. – Сейчас ее фестиваль. К сожалению, этот фильм сегодня.

– Можно и на него сходить, – говорит она. Я не могу понять – с сарказмом или без; у нее такой же сухой голос, как и у Вау. Когда я подхожу к кассе за билетами, я вдруг прошу пять на «Ларец Пандоры».

Ребята поначалу ржут, думая, что я прикалываюсь, но я показываю на постер и объясняю про ретроспективу. После этого им становится уже не так весело.

– Там будет живой пианист, – говорю я.

– Думаешь, нам от этого лучше? – говорит Хенк.

– Нет, я на это ни за что не пойду, – добавляет Вау.

– Но если я хочу на это? – перебивает Лин.

Я благодарно смотрю на нее, она в ответ удивленно поднимает бровь, демонстрируя пирсинг. Вау молча сдается, а вслед за ним и остальные.

Мы поднимаемся и занимаем места. В тишине слышны взрывы из соседнего зала, я замечаю тоскливый взгляд Хенка.

Гаснет свет, пианист начинает увертюру, появляется лицо Лулу размером во весь экран. Фильм черно-белый, низкого качества, слышится потрескивание, как на старой пластинке. Но Лулу не кажется старой. Она вне времени, она весело флиртует с мужчинами в ночных клубах, ее застают с любовником, она стреляет в мужа в день свадьбы.

Странно, я уже видел этот фильм, и не раз. Точно знаю, как все кончится, но напряжение все равно нарастает, в животе появляется чувство неприятной неопределенности. Надо быть несколько наивным, или, может, глупым, чтобы, зная, как все будет дальше, все равно надеяться на другую концовку.

Я засуетился и решил убрать руки в карманы. Хотя я стараюсь сдерживаться, но мысли продолжают возвращаться к другой Лулу и той жаркой августовской ночи. Я бросил ей монетку, я делал так уже с кучей девчонок. Но в отличие от остальных – которые всегда возвращаются, ждут возле нашей импровизированной сцены, чтобы вернуть мою такую драгоценную монетку, а заодно и проверить, что на нее можно купить, – Лулу не пришла.

Это должно было послужить первым сигналом, что девушка может видеть меня насквозь. Но я тогда подумал лишь: «не быть». Ну и ладно. Мне все равно на следующий день предстояло сесть на утренний поезд, а после поездки ждал длинный мерзкий день, да и с чужими людьми я никогда не могу как следует выспаться.

Хотя я все равно спал плохо, утром встал рано и успел на еще более ранний поезд до Лондона. И в нем встретил ее. Когда я вошел в вагон-ресторан, я увидел ее уже третий раз за сутки, и меня встряхнуло. Вселенная как бы говорила мне: «Обрати внимание».

И я обратил. Я подошел, мы поболтали, но потом прибыли в Лондон, собираясь пойти каждый своей дорогой. К тому времени страх, все усиливавший хватку с тех самых пор, как Яэль попросила меня вернуться в Голландию и расписаться за продажу моего родного дома, уже сжимал меня в кулак. Наш с Лулу обмен шутками его каким-то образом ослабил, но я понимал, что как только сяду на поезд до Амстердама, страх опять станет сильнее, стиснет все мои внутренности, и я не смогу ни есть, ни чего другого, лишь нервно перекатывать монетку по костяшкам пальцев и думать о следующем – следующем поезде или самолете, на который сяду. О следующем отъезде.

Тут Лулу заговорила о том, что хотела бы увидеть Париж, а у меня остались деньги от летних выступлений, которые мне особо больше и не были нужны. И стоя на этом лондонском вокзале, я подумал, ну и ладно, может, именно это мне и суждено: я знал, что Вселенная больше всего любит равновесие, вот передо мной девчонка, которая хочет в Париж, и вот я, который хочет куда угодно, лишь бы не возвращаться в Амстердам. Как только я предложил ей отправиться туда вместе, баланс был восстановлен. Нутряной страх исчез. И в поезде, который вез нас в Париж, я почувствовал такой же голод, как и обычно.

Лулу на экране плачет. Я представляю себе, как моя Лулу просыпается на следующий день и видит, что меня нет, читает записку, в которой я обещал скоро вернуться, но так и не появился. Я уже который раз спрашиваю себя, как скоро она начнет думать обо мне плохо, если она уже так думала. Ведь когда мы ехали из Лондона в Париж, Лулу начала неудержимо хохотать, поскольку воображала, что я ее там бросил. Я отшутился; разумеется, тогда это было неправдой. Я такого не планировал. Но меня ее признание зацепило, став первым предупреждением, что она видит меня не таким, каким я хотел себя показать.

Фильм идет, а во мне все растет желание, тоска и раскаяние, множатся размышления насчет того дня. Во всем этом нет никакого смысла, но почему-то от этого понимания становится только хуже, и эти неприятные чувства подступают все ближе и ближе, до тех пор, пока от них уже никуда не скрыться. Я еще глубже засовываю руки в карманы и делаю дырку.

– Черт! – восклицаю я неожиданно громко.

Лин смотрит на меня, но я делаю вид, что увлечен фильмом. Пианист играет крещендо, Лулу флиртует с Джеком-потрошителем и, одинокая и разбитая, приглашает его к себе. Она думает, что это любовь, но потом видит нож, ну а дальше вы знаете. Он сделает то, что и всегда. Не сомневаюсь, что она и обо мне так же думает, и, возможно, имеет на это право. Фильм оканчивается неистовой музыкой. А потом повисает тишина.

Парни с минуту сидят молча, а потом начинают говорить все одновременно.

– И все? Так он ее убил? – спрашивает Брудье.

– Это же был Джек-потрошитель с ножом, – отвечает Лин. – Не индейку же он ей рождественскую разделывал.

– Ну и ну. Одно скажу, скучно не было, – говорит Хенк. – Уиллем? Эй, Уиллем, ты с нами?

Я вздрагиваю.

– Да. Что?

Кажется, что все четверо смотрят на меня уже слишком долго.