Искушение страстью - Франсуаза Бурден Страница 12

«Я не должен был соглашаться в первый раз. Ведь в итоге она меня возненавидит и будет права». Он заранее смирился с тем, что она бросит его, и почти желал этого. Длительная связь с этой женщиной могла закончиться только провалом. Это была одна из причин, по которой он не хотел показываться с ней, иначе она будет считаться любовницей Шарля Морвана – той, что не смогла его утешить, той, что не смогла его удержать.

Он вышел, открыл ворота, поставил машину в гараж. Рассвет был уже недалек, ему оставалось от силы два часа сна, но это его ничуть не волновало. Спать почти всегда означало видеть кошмары или, еще хуже, заливисто смеющуюся Юдифь.

Как всегда, Винсен, Даниэль, Ален и Готье вместе возвращались из лицея и шумели на всю улицу Помп. Утихали они, только когда подходили к авеню Малахов, на случай если Клара увидит их из окна. По поводу Мадлен они не беспокоились: она могла целыми днями вышивать, устроившись в маленькой гостиной, выходившей в сад. Что до Шарля, то тот никогда до ужина не возвращался.

– Хочешь, я сделаю твою домашнюю по математике? – предложил Винсен Алену Я наляпаю ошибок кое-где, и тебе останется только списать.

Его кузен беззаботно пожал плечами. Хорошая оценка никак не повлияет на его отвращение к учебе и почти ничего не изменит в табеле.

– Спасибо за предложение, но, честно говоря, мне на это плевать.

В отличие от Алена? Винсен был блестящим учеником; благодаря прекрасной памяти и работоспособности он всегда был одним из первых. Поскольку они учились в одном классе, разница между двумя кузенами была еще заметней. Что до Готье и Даниэля, то в своих классах они не поднимались выше средних результатов и учились неровно.

– Знаешь, мне кажется, это плохо кончится: учителя тебя и вправду невзлюбили!

Расстроенный, что говорит о неприятном, Винсен ласково улыбнулся кузену, и Ален дал ему дружеского тумака.

– Да не думай ты об этом! Вот было бы здорово, если б меня отчислили! Ко мне, свобода!

Винсен понимал, что не изменит отношения Алена к учебе. Однако оба знали, что ситуация осложняется. И при мысли, что отец может взяться за Алена, Винсену становилось плохо.

– Что вы там тащитесь? – закричал Даниэль, обернувшись к ним.

Он был младшим в семье, и трое других присматривали за ним.

– Хочешь пробежаться? – бросил Ален. – Давай! Даю тебе двадцать метров форы…

Они уже перешли авеню Фош, и Готье попытался вмешаться.

– Вы с ума сошли! Мы совсем рядом с домом! Стойте!

Но его кузен уже вихрем рванул с места, а за ним – смеющийся Ален. Через несколько секунд, чувствуя, что его догоняют, Даниэль совершил ошибку: оглянулся – и тут же врезался в пожилую даму, которая прогуливала собаку. В этой сумятице Готье успел поймать немецкую таксу за поводок, а Винсен путано извинялся от имени своего брата, но было слишком поздно: встревоженный шумом, Шарль вышел из ворот особняка. Он подошел к ним, склонился перед пожилой дамой, не удостаивая ни одним взглядом оцепеневших мальчиков.

– Мне очень стыдно, мадам, – оказал он строгим голосом, каким говорил в суде. – Хотите, я провожу вас?

Она тут же успокоилась, кивнула с легкой улыбкой и отклонила его предложение. Он вежливо ждал, пока она удалится, прежде чем обратить внимание на мальчиков: те с виноватым видом ждали, вцепившись в ранцы.

– Кому принадлежала эта блестящая идея? – наконец спросил Шарль.

– Мне.

Ален никогда не лгал: это было его достоинство.

– Ну, разумеется, тебе… Мы очень удачно встретились: я специально вернулся пораньше, чтобы поговорить с тобой!

В серых глазах Шарля была угроза, и племянник собрал все силы, чтобы противостоять буре. Трое других побежали к черному ходу: они привыкли входить с него. В подсобном помещении они спешно помыли руки, как того требовала Клара, и побежали на кухню, где их ждал полдник.

– Идем со мной, – приказал Шарль, взяв Алена за плечо.

Он увлек его в гостиную; огромная комната с холодным, помпезным убранством служила только для приемов, и Шарль пересек ее, как будто хотел отделиться от остального дома. У высокого камина из белого мрамора он повернулся лицом к племяннику.

– Ален, мое терпение небезгранично. Твоя мать получила от директора лицея письмо, я бы сказал… неутешительное.

– Так пусть моя мать со мной и говорит! – парировал юноша.

Все его поведение говорило о том, что он ищет ссоры, и объяснение с дядей его не пугает.

– Не надо такого тона, – вкрадчиво сказал Шарль.

Он медленно достал из портсигара сигарету и прикурил от золотой зажигалки с его инициалами, которую всегда носил в кармане.

– Я привык ко всему, да и ты не тот человек, – наконец сказал он. – Если я хочу сохранить спокойствие, то ты меня не рассердишь, а если решу задать тебе трепку, то ничто меня не остановит. Как видишь, со мной все просто. Твоя мать слишком слаба, чтобы ее уговоры могли тебя тронуть, поэтому этим займусь я; можешь мне поверить, это совсем не доставляет мне удовольствия.

– Я знаю, – бросил Ален, – ты всего лишь исполняешь свой долг.

– Ты многого не знаешь, – вполголоса проговорил Шарль.

Во время паузы они обменялись взглядами, и против своей воли Ален первый опустил глаза. Он мог сколько угодно ненавидеть дядю, но его хладнокровие обезоруживало.

– Чем ты рассчитываешь заниматься в дальнейшем? Слово «будущее» что-нибудь для тебя значит? Или ты думаешь, что мать или бабка будут содержать тебя? В тот день, когда твоя сестра станет адвокатом, кем станешь ты? Консьержем в ее доме? Или чем-то вроде праздного паразита – эдакого наказания богатых семей? Ты будешь смотреть, как другие работают, и ничего не делать?

Презрение Шарля было еще унизительней, чем его вопросы.

– Нет! – закричал Ален. – Нет! У. меня есть планы, только вот я уверен, что они не совпадают с тем, чего хочешь для меня ты! С твоим видением мира и общества! Мне не нужна твоя проторенная дорожка, это не для меня. Я полный нуль в учебе, еще больший, чем ты думаешь, и это никогда не изменится.

– В самом деле?

– Да, – упрямо повторил юноша.

– Итак, в конце года тебя отчислят из лицея.

– Тем лучше!

– Остаются частные школы, иезуитские пансионы… и дисциплинарные учреждения: им удавалось исправлять и более тяжелые случаи. Совершеннолетним ты станешь только через пять лет, это дает нам полную свободу действий.

Пораженный Ален посмотрел на Шарля: тот был серьезен. Как он, человек, прошедший концентрационные лагеря и самое, плохое обращение, мог подумать об отправке шестнадцатилетнего мальчика в школу для трудных детей? Это было гнусно!

– Если ты это приготовил для меня, то я никак не смогу тебе помешать, – сказал он уже не таким уверенным, как в начале разговора, тоном.