Взрослые игры - Елена Колина Страница 12

— Ты что это?! — грозно сказала Андрею Мурка. — Если ты будешь так себя вести, я… я вот что сделаю — возьму и заплачу!

Мура дулась, Андрей молча смотрел мимо меня, словно это был не он, а из него вылез какой-то крокодил… А мне внезапно открылась истина: я единственная на свете женщина, которая поняла про мужчин ВСЁ. Ну и, конечно, ужаснулась.

Вот это ВСЁ: МУЖЧИНЫ ВСЕГДА ДЕЛАЮТ ВСЁ, ЧТО ХОТЯТ.

А я не могу делать, что хочу. Больше всего на свете мне хотелось швырнуть ему бумажник, легонько поцарапать его и уйти навсегда в римскую ночь, предварительно объяснив ему все про его поведение…

Я могла бы использовать какую-нибудь научную методику, например сократовский диалог, — такой метод интеллектуальной борьбы, когда человека при помощи логической аргументации шаг за шагом подводят к тому, что мне в данный момент нужно.

Но я не ушла и не применила сократовский диалог. Я вовремя вспомнила, что месть — это блюдо, которое едят холодным, как свекольник. И решила — отомщу потом. А сейчас, наоборот, все сглажу и даже попрошу прощения. Я действительно была не вполне права в том, что считала его мыслящим существом.

— Прости меня за то, что ты устал и у тебя болит спина, — сладко-склочным голосом сказала я, — а также прости меня за то, что в Риме так много достопримечательностей…

Я не сделала ничего, что хотела, а, наоборот, всячески виляла хвостом, — почему? Потому что была вынуждена соответствовать предлагаемым обстоятельствам:

1. Мы в романтическом путешествии и должны любить друг друга, а не безобразно скандалить, раскидывая вокруг личные вещи.

2. У Мурки возникло бы законченное ощущение краха поездки и отношений с нашим близким человеком. И это могло бы послужить причиной ее психологической травмы и неумения наладить собственные отношения в будущем.

3. Мой хороший характер (доброта, умение прощать, нежелание самой нести огромный пакет с шубой).

А вот у Андрея нет доброты, умения прощать и нежелания нести огромный пакет с шубой. Зато у него есть разнузданная готовность вести себя именно так, как он в данный момент желает. И все мужчины такие — швыряются деньгами, уходят, скандалят на улицах европейских городов…

Мурка старалась загладить ссору, скакала между нами козленком, заглядывая в глаза, и даже проявляла неискренний интерес к первой встречной архитектуре.

Чем больше Мурка интересовалась архитектурой, тем больше я охлаждала свою месть. Только этого мне еще и не хватало — чтобы моя дочь скакала козленком на улицах Рима! Моя Мура — не дитя из неблагополучной семьи, которое только и делает, что мирит никудышных взрослых!

Потерплю до отъезда, а дома, прямо у подъезда, скажу, — спасибо, до свидания, или еще что-нибудь воспитательное устрою. Вот такой мой план. По-моему, неплохо.

Мы наконец-то сделали вид, что все в порядке, и поплелись в Замок святого Ангела. Из этого замка когда-то сбежал Бенвенуто Челлини.

Его посадили туда за хищение средств из казны, а он взял да и сбежал.

Андрей с Мурой скрылись за воротами замка около девяти, а я осталась ждать их на улице. Ровно в девять ворота замка закрылись для посетителей. А ведь нам завтра утром в аэропорт…

Мура с Андреем появились только около десяти в сопровождении служителя. Служитель был мрачен и словно чем-то недоволен. Мура с Андреем тоже были недовольны, что их нашли и выпроводили из замка, а они так хотели остаться подольше и проверить, смогли бы они убежать оттуда, как Бенвенуто Челлини.

Утром я была, согласно своему плану, спокойна и холодна, как свекольник. Сорвалась только раз — когда Андрей напомнил Муре, что ей пора во внутренний дворик с учебником физики. Сказала, что физика — не главный предмет.

Дети не догадываются, что у родителей есть сексуальная жизнь, и Мурка ничего не поняла и обрадовалась. А Андрей удивился и помрачнел. Ха!

Мы немного опоздали к назначенному времени отъезда, и вся группа уже сидела в холле на своих чемоданах. Зато наш спуск по лестнице отеля немного напоминал выход царей — как только мы появились на лестнице, все вскочили и начали приветственно махать руками и что-то выкрикивать.

Прощаясь в аэропорту, гид прошептала мне на ухо, что никогда еще не видела такого мужественного красавца, как Андрей, и надеется больше никогда его не увидеть. Считает, нам больше не стоит путешествовать с группой — мы повсюду отстаем, особенно надежно теряемся в местах большого скопления народа, и если бы она шаг за шагом не вела нас в таможне и в tax free, мы бы окончательно пропали за десять минут до отлета.

Вечером, во дворе, настал конец нашего романтического путешествия. Я отправила Мурку домой под предлогом физики, а сама собиралась исполнить свой долг преподавателя и учинить Воспитательную Сцену. Цель сцены была такая: показать Андрею, что я гордое ранимое существо. И со мной так нельзя.

Я ориентировалась на пример одного полководца, который был знаменит ужасными сценами. В непреодолимом гневе этот полководец топтал ногами свой головной убор. Но он откуда-то заранее знал, когда будет гневаться, и в эти дни с утра приказывал подать себе старый головной убор, который ему было не жалко топтать ногами.

Вот и я тоже — все спланировала заранее, как полководец.

— Посмотри на меня внимательно, — сказала я голосом трагической актрисы и вытерла сухие глаза. Сейчас он спросит: «Что с тобой, что с тобой, что с тобой?»

Андрей вытащил мою сумку из машины и удивленно уставился на меня. Это обычная, нормальная реакция. Мужчины женского типа реагируют на ссору эмоционально, иначе говоря, визжат еще громче, а Андрей относится к мужчинам мужского типа, которые совершенно безоружны в ссоре. Эти мужчины не плачут и не визжат. Эти мужчины молчат и боятся.

— Посмотри на меня внимательно.

— У тебя на щеке крем, — сказал Андрей.

— Это от пирожного, которое давали в самолете, — пояснила я. — Знаешь… я долго думала… после того, что произошло, нам больше нельзя быть вместе.

Сейчас он испугается и спросит, почему нам нельзя быть вместе.

А действительно, почему? Мне нужно было немного подпитать себя тягостными воспоминаниями, и я принялась перечислять все свои обиды. Сказала, что он пропадает и не звонит по нескольку дней, а в Риме вообще все было ужасно.

Андрей молчал, и я неожиданно для себя заплакала по-настоящему, не вытирая слез и изредка поглядывая на него одним глазом.

Как настоящая большая актриса, я уже не вполне понимала, где мои истинные глубокие страдания, а где страдания по плану сцены.

Во мне как будто жили два человека: один страдал, а второй следил, хорошо ли я плачу. А третий человек (я ошиблась, всего было не два, а три человека) исподтишка наблюдал, как Андрей реагирует на мои слезы.

— Вот поэтому мы и не можем больше быть вместе, — всхлипывая, закончила я. В этом месте сцены я планировала вот что: сначала невероятную холодность, как будто я выкладываю из ледяных кубиков слово «вечность», затем тихую грусть, одну маленькую слезу и одну нежную беспомощную полуулыбку.