Белые яблоки - Джонатан Кэрролл Страница 12

– Почему же ты сразу мне его не передала?

– Потому что, когда ты это прочитаешь, твоя жизнь изменится.

Ему очень хотелось узнать, что она имеет в виду, и с минуту они молча смотрели друг на друга, потом Маргарет вернулась за стойку. Этрих расправил листок. Изабелла прислала ему стихотворение.

Тебе, второпях

До сих пор не могу забыть – и с какой стати я стала бы забывать? – как ты стоял на одной ноге, пытаясь сдернуть штаны, перед тем как прыгнуть ко мне в кровать.

Я хочу сказать, дорогой, – сколько лет прошло с того дня? – что это был лучший миг нашей совместной жизни.

Стоит закрыть глаза, и я вижу, как ты падаешь на матрас и мы остаемся наедине в объятиях друг друга.

Помнишь тот первый раз?

Ключи мне дала подруга, и мы тотчас оказались в ее постели, довольно скрипучей, надо сказать, но лучшей из всех, где мне довелось бывать.

Пока ты снимал штаны, не развязав шнурки у сапог, я вдруг поняла: если есть в этом мире бог, он любит меня. [3]

Я беременна, Винсент. Это наш с тобой ребенок. Я еще не решила, как быть. Увидимся.

Мысли его лихорадочно заметались, словно муха, пойманная меж двух ладоней. Она приедет. Она беременна. Неужели правда? Почему же она сразу ему не сказала? Но этот шквал вопросов мало-помалу улегся, и тогда в мозгу запульсировало сомнение: как такое возможно, если он умер? Схватив стакан, он осушил его одним глотком и даже не почувствовал вкуса виски. В тот миг, когда голова его запрокинулась, он взглянул в сторону барной стойки и заметил, что Маргарет за ним наблюдает. В другое время он задержал бы взгляд на ее лице, чтобы определить, что именно она о нем думает в данную минуту. Но теперь ему было не до этого.

Он выудил из кармана записную книжку и торопливо записал на листке номер рейса Изабеллы и время его прибытия. Машинально поднес к губам пустой стакан. Ему хотелось еще, но заказать вторую порцию он не решился. Для этого ведь нужно было обратиться к Маргарет и говорить с ней, когда она подойдет к его столику. Нет, к этому он не был готов. Не теперь. Ведь минуту назад над головой у него разорвалась атомная бомба, и гриб все еще растет… Вертя в пальцах ручку, он бессмысленным взором уставился на цепочку букв и цифр, которые только что написал на листке своего блокнота.

– Винсент? Привет, старина! Прости за опоздание! Бруно схватился за спинку стула, отодвинул его и уселся за столик напротив Этриха. Вид у него был такой, как будто он только что спасся бегством из горящего дома. Волосы, обычно аккуратно зачесанные назад, теперь стояли дыбом, образуя надо лбом нечто вроде венчика. Записной щеголь, когда-то так гордившийся своими костюмами, Бруно был одет в свитер с нелепым изображением носорога на груди и мятые брюки. Нагнувшись, он стал завязывать шнурки своих грязных теннисных туфель, но сделал слишком резкий рывок, и один из шнурков порвался.

– Мать твою! – Он смотрел на обрывок шнурка в своей руке с выражением бесконечной ненависти.

– Не кипятись, Бруно. Что будешь пить?

– Ничего. Весь день напролет только и делаю, что пью. А в результате – головная боль. И все. Может, те, кто умер, не пьянеют? Как думаешь? Может, на нас теперь вообще никакие правила не распространяются, а, Винсент? – Слова его были отрывисты, а в голосе чувствовалось волнение.

– Ты пульс у себя щупал? У тебя сердце бьется?

– Нет. – Бруно настороженно огляделся по сторонам, словно не сомневался, что неведомые шпионы стерегут каждое его движение, ловят каждое слово. Покачав головой, он мрачно спросил: – Нашел в себе какие-нибудь изменения, после того как узнал правду?

Он был так испуган и подавлен, что Этрих счел за лучшее умолчать о том, что случилось с ним в такси. Это подождет. Во всяком случае, до того момента, когда Бруно хоть немного придет в себя. И он мотнул головой, чувствуя себя несколько неловко из-за этой вынужденной лжи.

– И я тоже. Но что нам теперь делать, Винсент? Что все это значит?

– Прежде ты мне вот что скажи: ты помнишь, как умирал? И как был мертвым? Хоть что-нибудь обо всем этом?

– Нет. Ничего. Абсолютно. Вот это-то и есть самое страшное, правда? Как вообще такое возможно: умереть, побыть сколько-то времени мертвым, потом воскреснуть и ничего из этого не удержать в памяти? Просто ума не приложу.

Этрих, вздохнув, провел пальцем по губам.

– Вот и со мной то же самое. А я так надеялся, что ты хоть что-то вспомнишь. Но получается, зря я на это рассчитывал. Слушай, давай тогда я тебе расскажу, как все это случилось со мной, а ты это сравнишь со своими впечатлениями.

– Хорошая мысль. Начинай.

Неторопливо, стараясь не упустить ни малейшей детали, Этрих принялся рассказывать Бруно, как встретил Коко, как они стали любовниками, и наконец дошел до событий минувшего дня. Бруно слушал его молча, лишь изредка кивая или жестами требуя остановиться на каком-либо эпизоде более детально. Услыхав о том, что его имя было вытатуировано на затылке Коко, он зажмурился, потом хихикнул, но ничего не сказал. Просто взял со стола пустой стакан из-под виски и принялся крутить его между ладонями.

Этрих рассказал ему почти все. Он умолчал лишь об эпизоде с водителем такси и о письме Изабеллы.

– Но почему Коко все это время вела себя как ни в чем не бывало и молчала о том, что с тобой приключилось? Зачем ей было притворяться?

– Она сказала, что мне следовало самому до всего дойти. Ждала какого-то знака, знамения, что ли, что я готов к принятию этой истины. И таким знаком оказалась наша с тобой встреча, после того как я узнал, что ты умер. Но можно ли ее словам верить, Бруно? Ведь после этого она взяла и исчезла. Ну а теперь ты рассказывай, как все это происходило с тобой.

Бруно потер глаза костяшками пальцев. Он сидел широко расставив ноги и опираясь локтями о колени и выглядел усталым и опустошенным, как человек, только что получивший тяжелое известие или вконец изнуренный непосильной работой. Руки у него были изящными, и вообще он был красив и производил впечатление человека, которому можно довериться.

– Понимаешь, Винсент, я оказался… нетрадиционной ориентации. Получается, у меня вся жизнь ушла на то, чтобы узнать это. И словно камень с души свалился. Ты только пойми меня правильно – у меня замечательная жена, и мы с ней всегда прекрасно ладили, но это было ложью, и в глубине души я это знал. Кстати, мне вот что очень в тебе нравится, Винсент, так это твоя любовь к женскому полу. Не то, как ты себя ведешь с ними, потому что, насколько мне известно, по-всякому бывало, а то, что ты всегда верил, что женщины – это лучшее, что есть на нашей планете. Вот эта твоя уверенность мне очень по душе. А со мной все совершенно иначе. Теперь, оглядываясь назад, скажу по чести: я всегда был настоящим геем. Не стану вдаваться в детали, но поверь, я всегда это за собой знал и боялся как чумы. Но рано или поздно приходится взглянуть правде в лицо, тем более в наши дни то, что тебя тянет к мужчинам, не считается тяжким преступлением. Я познакомился с Эдвардом Брандтом…