Любовь сильнее расчета - Элизабет Бойл Страница 12

Нет, твердо говорил себе Мейсон, ему хватило ума не слушать ворчливых замечаний Фредерика по поводу того, что университет требовал от своих преподавателей обета безбрачия. Строгий режим научил его сосредотачиваться на своих занятиях, и теперь поможет ему не отступить от поставленной цели — восстановления доброго имени и состояния Эшлинов. Чем он и займется, как только избавится от мадам Фонтейн и ее нежелательного влияния.

Он бросил взгляд в сторону окна, ожидая, когда Белтон доложит о ее приезде. Заложив руки за спину, Мейсон расхаживал перед столом, как в аудитории перед студентами-первокурсниками, и репетировал вступительную речь.

«Мадам Фонтейн, ваша репутация и поведение не позволяют вам общаться с моими племянницами. — Начало вдохновило его, и он продолжал: — Вы вызывающе одеваетесь. Прекрасный пример — это платье». Мейсон запустил пальцы в волосы. Черт, он заговорил как отвратительный старый ханжа! Нет, как старый Чезвик, сорок лет преподававший философию в колледже Сент-Джонс. Он призывал молодых преподавателей быть образцом воздержания и вести трезвый и целомудренный образ жизни.

Однако совсем недавно Чезвика отправили лечиться в Бат. После долгих лет героического воздержания его нашли в холостяцкой квартире совершенно пьяным. Он горланил непристойные песни, а его мыли в ванне две аппетитные толстушки француженки — Моника и Мари.

Пожалуй, не следовало в данной ситуации руководствоваться наставлениями Чезвика. Но в то же время нет ничего плохого в том, что он, Мейсон, — степенный уважаемый человек. «Кроме одного: ты можешь провести свои последние дни, распевая непристойные вирши, пока тебя не вынесут вперед ногами», — вмешался прятавшийся где-то в глубине подсознания голосок, весьма напоминавший голос Фредерика. Мейсон потряс головой, пытаясь прояснить свои мысли.

Может быть, ему следует серьезнее отнестись к совету кузины Фелисити и найти себе жену. Не какую-то богатую манерную кокетку, как мисс Пиндар, а тихую скромную девушку благородного происхождения, брак с которой принесет его семье полезные связи. Они поженятся, нарожают целый выводок благовоспитанных детей и проживут свою жизнь в безмятежном монастырском спокойствии родового имения Эшлинов.

Он позаботится, чтобы его племянницы встречались только с избранными молодыми людьми и в свое время были бы хорошо устроены, а не отданы на съедение лондонским распутникам.

И все же, когда Мейсон рисовал перед собой эту милую картину, случайная мысль, из наихудших «фредерикизмов», промелькнула у него в голове:

«Братишка, с любовницей было бы веселее!»

— Это глупо. Он быстро разоблачит меня, и все будет потеряно. — Райли повернулась и направилась назад к карете.

Хасим ухватил ее сзади за юбку, не дав выйти на улицу. Он покачал головой и кивнул в сторону внушительной парадной двери резиденции Эшлинов.

— Ты меня слышал? Я сказала, что это глупо. Более чем глупо — это граничит с безумием! Я понятия не имею о том, как ведут себя леди.

Он покачал головой и прижал руку к сердцу.

— Ладно, я немного знаю, как ведут себя леди, — согласилась она. — Но не те леди, которые живут в таких домах, как этот, или ездят на балы. То, что я знаю, наверняка ему не понравится.

Хасим покачал головой, в уголках его прищуренных глаз таилась легкая насмешка.

— Сейчас же перестань, — рассердилась Райли. Слишком хорошо ее друг и слуга знал ее. Не напрасно они были вместе уже десять лет, с того самого дня, когда она купила его в Париже у работорговца. Несмотря на положение, в котором он оказался, в царственной осанке и благородстве его черт было что-то понятное и близкое Райли. После своего дебюта на парижской сцене она заработала достаточно денег для выкупа и, как только бумаги были подписаны, освободила его.

Но гигант не захотел получить свободу. По крайней мере до тех пор, пока не вернет деньги за свой выкуп. Райли считала, что он уже давно отработал свой долг, но каждый раз, когда она заводила разговор о его свободе, он только качал головой. Стоя за ее спиной, он кашлянул и снова кивнул в сторону двери.

Райли перебирала в уме сведения об их патроне, добытые Агги прошлой ночью.

— Как сказал Агги, новый граф преподавал древнюю историю. Скучные войны, мертвые короли, проигранные дела. — Она сделала гримаску. — Ничего удивительного, что он ведет себя, как старый священник, а не один из Эшлинов.

Хасим поднял брови.

— Я только что подумала, что он выглядел бы намного интереснее, если бы не одевался во все черное, — заметила Райли и шутливо добавила: — Если он питает склонность к истории, мы могли бы предложить ему одну из римских тог, оставшихся с «Антония и Клеопатры». Это дало бы ему новое представление о моде.

Хасим, казалось, не находил в ее словах ничего забавного, между тем как Райли смеялась, представляя строгого оксфордского профессора, завернутого в одну только полотняную простыню. То есть смеялась, пока не представила его голые ноги и длинные руки, широкую грудь, прикрытую только тонким белым полотном. Горячий румянец вспыхнул на ее щеках, когда она поняла, что он будет выглядеть отнюдь не плохо.

О чем это она размышляет? Должно быть, ранний час вызывает лихорадку. Ничем другим это не объяснишь. Подумаешь, лорд Эшлин!

Еще больше Райли раздражало, что, как она знала, Ха-симу ученый лорд понравился.

— Как ты думаешь, он может нам помочь?

Хасим пожал плечами и молитвенно сложил руки.

— Вера? Ты в него веришь? — Райли покачала головой. — Один раз увидев его, ты вдруг решил, что он мой спаситель. Совершенно тебя не понимаю. Или он тебе понравился из-за того, что Агги узнал, что он не женат? Кандидат в ваш клуб?

Подняв брови, Хасим указал на нее.

— Спасибо, что напомнил. Но это должно оставаться тайной. Интересно, сколько билетов мы продали бы, если бы все знали, что я… ну, ты понимаешь, что я имею в виду.

Она взглянула на дом.

Райли и представить не могла, как ученый граф, вероятно, проводивший большую часть жизни запершись в пыльной библиотеке, сумеет сделать то, что оказалось не под силу самому ловкому и, как она с досадой отметила, самому дорогому сыщику с Боу-стрит: узнать, кто пытается причинить ей зло.

Не то чтобы Райли придавала этому большое значение, но нельзя отрицать, что трудности, возникшие в театре, — не случайность, а действия, направленные против нее. Балка от декораций обрушилась на сцену, когда она разучивала монолог, занавес вспыхнул, когда она одна была в зале, а сегодня утром пришла записка:

УЕЖАЙ ИС АНГЛЕИ ШЛЮХА А ТО ПОПЛАТЕШСЯ

Она никому ее не показала, и Хасиму тоже, ибо знала, что эта угроза вызовет страшный гнев у ее преданного слуги. Он считал своим долгом охранять ее, и если бы увидел эту записку, то, вероятно, перестал бы спать, присматривая за ней все двадцать четыре часа в сутки.

И все же зачем кому-то нужно, чтобы она уехала, или — того хуже — умерла? Райли решительно не видела в этом никакого смысла, поэтому она спрятала страшный кусок бумаги в ридикюль и решила забыть о нем.