Так не бывает - Энн Вулф Страница 12

Пит никогда не подслушивал, но сейчас, уверенный в том, что в его отсутствие родители станут разговорчивее, он притаился за стеной, отделявшей гостиную от лестницы, которая вела на второй этаж. Кадка с пальмой была неплохим прикрытием. Пит протиснулся в узкое пространство между кадкой и стеной и прислонился к стене, которая немедленно обожгла холодом его красное от стыда ухо.

Пит оказался прав: стоило ему выйти из комнаты, хрупкое молчание, воцарившееся между предками, было тотчас же разбито. Первой вступила скрипка «ма», которая, к неописуемому удивлению Питера, заговорила… отцовским голосом:

– Разумеется, я знала, что ты бабник, Робин Макаути. Знала, что ты кретин. Но не знала, что и то, и другое возведено в квадрат!

– Спасибо, детка. Ты умеешь поддерживать в сложной ситуации, – раздался невозмутимый голос Юты, в котором улавливались отцовские интонации. – Вместо того чтобы зреть в корень, ты, как обычно, копаешься в мелочах.

– Ничего себе – мелочи! И прекрати называть меня деткой. Детки – те, с кем ты спишь и обедаешь в дурацких забегаловках!

– По-твоему, я должен грызть морковку и запивать ее обезжиренным молоком? Кстати, с чего это ты такая буйная? Обычно ты не кричишь, только исходишь ядом, как кобра…

– Если бы ты грыз морковку, не был бы похож на откормленного борова! И прекрати издеваться над моим телом! Не смей есть так, словно никогда не видел еды! Видишь ли, я не хочу уподобиться ходячему плакату: «Я питалась фаст-фудом»… Пока ты находишься в моем теле, будь добр, придерживайся моей диеты!

– По-моему, ты не в себе, Юта. Если думаешь, что я стану отказывать себе в пончиках…

– Да, я не в себе, а в тебе! В этом-то вся проблема! Поэтому ты будешь грызть морковку, мой дорогой, и пить легкое молоко. Пока все не встанет на свои места…

– И когда, по-твоему, это случится?

– В отличие от тебя, я не жду у моря погоды. Пока ты, ленивый медведь, обхаживал цыпочек в моем агентстве… можешь не возражать, я знаю, именно так все и было… я нашла телефон лучшего психоаналитика. И позвонила ему. Так что завтра утром мы будем решать свои проблемы…

– Слушай, а ты забавнее, чем я думал. Неужели ты всерьез считаешь, что нашу проблему могут решить врачи? То, что с нами случилось, детка, – за гранью их понимания. Это больше похоже на магию, чем на болезнь, нравится тебе это или нет…

– Не зови меня «деткой», Робин Макаути! Предлагаешь идти к гадалке?!

– Ну уж точно не к психоаналитику. Впрочем, я схожу с тобой, если тебе станет от этого легче. На тебя страшно смотреть – совсем расшатаны нервы.

– Зато ты потрясающе спокоен! Впрочем, чему я удивляюсь? Ведь тебя вряд ли волнует что-то кроме еды и баб! Только пойми одно, Робин: теперь, без своего отростка, ты им не нужен! Понимаешь, не нужен! Ни Брук Ширстон, ни другим потаскушкам…

– Поверь, я тоже был не в восторге от того, что твой усатый друг попытался сделать мне массаж…

– Алекс Маккормак?

– Маккормак-недокормок! Тощий лощеный типчик, так же, как и ты, живущий по расписанию. Динь! Пора вставать! Жидкий творог и порошковое молоко поданы! Динь! Пора на работу! Никаких опозданий, никаких сюрпризов, никаких случайностей! Динь! И все по графику! Мне интересно, вы такими рождаетесь? Запланированными и предсказуемыми на все сто?

– Ну знаешь… По-твоему, лучше жить сиюминутными впечатлениями и растрачиваться на одноразовые связи? По крайней мере, Алекс Маккормак – мужчина, на которого можно положиться. Я в нем уверена, Робин. Если бы я вышла за него, я точно знала бы, с кем он и где. Я чувствовала бы себя любимой, защищенной женой, а не матерью с двумя беспутными детьми! Один из которых – ты, между прочим!

– Ради бога, выходи за Маккормака. Но можешь не рассчитывать, что он займется воспитанием Пита. Своего сына я воспитаю сам!

– Угу… Будешь кормить его хот-догами и водить в стриптиз-бары. Отличная школа для ребенка, Робин!

– Во всяком случае, он поймет, что жизнь – это не только лишения и самоистязания.

– Да-да. Добрый папочка объяснит ему, что жизнь – бордель, в котором можно каждую секунду получать то, чего хочется. Не отходя, так сказать, от прилавка…

– «Если вы добродетельны, это не значит, что на свете не должно быть пирожков и пива»…

– Не цитируй Шекспира, Робин. Маска интеллектуальности не идет тебе.

– Как тебе – маска аскетизма, которую ты цепляешь на себя всякий раз, когда речь идет о жизни и постели…

– В которой ты не был уже несколько лет?

– Не преувеличивай. Всего-то полгода…

– Похоже, речь идет о постели твоей предыдущей любовницы, той, что была до Брук Ширстон… Ну хватит. Я устала, Робин. Мне кажется, нет смысла обсуждать уже решенный вопрос. Как только все закончится, мы разведемся.

– И ты выйдешь за Недокормка?

– Я что-нибудь придумаю. Не забудь, завтра мы идем к психоаналитику.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– В отличие от тебя, Роб. Я не привыкла плыть по течению.

– Ох, прости. Ты привыкла жить по расписанию. Это очень насыщенная жизнь…

Пит услышал звук отодвигаемых стульев и выбрался из своего укрытия. Щеки его алели. Только что он заглянул во взрослую жизнь, куда его никогда не пускали. Перед ним приоткрылась завеса той неприглядной тайны, которую он, возможно, и не хотел знать. И в этой тайне, охраняемой двоими, его родителями, ему не было места. Они не знали его так же, как он не знал их. Неужели для того, чтобы сделать это открытие, ему нужно было поменять их телами?

Пит поплелся в комнату, полный самых отчаянных мыслей. Он перепутал заклинание, которое все-таки подействовало. Он поменял родителей телами, что только укрепило их взаимную неприязнь… Он должен вернуть им собственные тела, но потом… потом они разведутся. Хотя… есть ли у него выбор? Не может же он, в конце концов, так издеваться над предками только потому, что они приняли свое взрослое решение? И потом, книгу надо вернуть. Ведь он украл ее у самой что ни на есть настоящей колдуньи… Теперь у него были все основания верить ей…

Терзаемый сомнениями, Пит залез под тумбочку, где вчера оставил книгу, заложенную треклятым листком. Но, к его ужасу, книги там не было. Она исчезла столь же странным образом, что и появилась в доме… Если бы он помнил заклинание! Но оно было таким мудреным, что Пит не смог бы его вспомнить, даже если бы речь шла о жизни и смерти…