Пробуждение Оливии - Элизабет О’Роарк Страница 12

–Ну почему, почему ты всегда скидываешь гребаную обувь?– обреченно жалуюсь я и, морщась, вытаскиваю стекло из ноги.

Это происходит далеко не в первый раз, но порез глубокий, и мне чертовски больно, когда я ковыляю обратно домой босиком. Полагаю, я должна радоваться, что это меня хотя бы разбудило. Иногда рана и боль становятся частью сновидения, и все, что попадается под мои босые ноги, только заставляет бежать еще отчаяннее, чтобы спастись от того, что преследует меня.

Когда я возвращаюсь к себе, мне едва хватает времени по-быстрому перебинтовать ногу в надежде, что так я смогу протянуть до конца тренировки.

Но куда уж там…

–Ты бежишь как шестилетка на Дне спорта,– говорит Уилл пару часов спустя.

Я тяжело вздыхаю, чувствуя сегодня утомление сильнее, чем обычно.

–Вот он – тот голос поддержки, которого мне не хватало все выходные,– ехидно отвечаю я.– И к слову: япо-прежнему быстрее всех остальных.

Уилл сурово смотрит на меня ярко-голубыми глазами.

–В данный момент я не тренирую «всех остальных». Я тренирую тебя и хочу знать, почему ты прихрамываешь.

Его глаза прищурены, а взгляд непреклонен. Он уже уверен, что я бегала без его разрешения, и я не собираюсь сообщать ему, что он прав.

–Утром я разбила банку и порезала ногу.

Он смотрит на упомянутую ногу так, словно у него рентгеновское зрение.

–Дай мне взглянуть.

Я закатываю глаза, направляясь к скамейке, и задаюсь вопросом, что им движет: беспокойство или недоверие. Затем я снимаю кроссовку и носок и представляю ему на обозрение свою пятку, нетерпеливо подергивая стопой. Повязка на ней пропиталась кровью.

–Счастлив?

Он бросает на меня хмурый взгляд, а затем подходит ближе, хватает меня за лодыжку, приподнимая стопу, и сдвигает бинт в сторону.

–Оливия, ты должна сходить в медпункт. Здесь нужен шов.

–Все будет в порядке.– Я пожимаю плечами.– Мне просто нужен денек, и все заживет.

Уилл внимательнее осматривает мою стопу.

–Почему твоя нога вся изрезана?

–Она не изрезана.– Я выдергиваю ногу из его хватки, и он издает измученный стон.

–Тебе обязательно все время спорить? У меня есть глаза, и я знаю, как выглядят шрамы. Ты что, каждый день ходишь по битому стеклу?

Этот разговор ни к чему хорошему не приведет. Мне придется выдать либо серию причудливой лжи, либо – что еще хуже – правду.

–Ты в самом деле рассчитываешь на ответ?

–Нет,– он скрещивает руки на груди, как делает всякий раз, когда собирается прочитать мне нотацию,– но я в самом деле рассчитываю, что ты сходишь в медпункт.

Я качаю головой. Я ни за что не смогу ответить на кучу закономерных вопросов врача, которые обязательно возникнут. В лучшем случае меня отправят на какую-нибудь программу для тех, у кого склонность к самоповреждению.

–Хотя у тебя за плечами, несомненно, годы медицинской подготовки, пожалуй, я пас.

Всего на мгновение по его лицу пробегает печаль. Понятия не имею почему, но теперь я жалею, что вообще ему ответила.

–Иди прими душ и подожди в моем кабинете,– вздыхает Уилл.

Я застываю на месте. Неужели я зашла слишком далеко в своем упрямстве? Он сделает мне выговор за то, что я не следовала его указаниям, или, может, меня вообще вот-вот выгонят из команды? Оба варианта возможны. Я отказалась выполнить то, о чем он просил. Я бегала тогда, когда он велел мне этого не делать. Меня предупреждали, что не потерпят моего агрессивного поведения, а я чуть не сломала трахею товарищу по команде. Я, конечно, предполагала, что в конце концов потеряю стипендию, но все-таки рассчитывала, что мое исключение будет более фееричным.

Когда я захожу к нему в кабинет, во взгляде Уилла в равной степени читаются смирение и отвращение, как будто он собирается с духом, чтобы взяться за что-то очень неприятное.

–Снимай обувь.

С очередным вздохом Уилл направляется к шкафу. Он достает небольшую аптечку, а затем придвигает свой стул поближе ко мне и берется за мою лодыжку.

–Что ты делаешь?

–А на что это похоже?– Он бросает на меня раздраженный взгляд.– Очевидно, ты не собираешься идти в медпункт, поскольку следовать даже малейшим указаниям – выше твоих сил, поэтому я сам подлатаю твою ногу.

Я сглатываю. После пробежки пятка покраснела и пульсирует болью. Я бы сказала, сейчас втыкать в нее иглу и накладывать шов – плохая идея.

–Это необязательно, она не особо болит.

Уилл качает головой, осматривая рану.

–Я, конечно, восхищен твоей устойчивостью к боли, Оливия,– и не рассказывай мне, что такая рана не очень болит,– однако это сказывается на твоих результатах, так что хоть раз перестань со мной спорить.

Он обрабатывает порез спиртом (что вызывает адскую боль, хотя я отказываюсь это демонстрировать), а затем протыкает иглой край раны. Я резко втягиваю воздух и полностью замираю, стараясь думать о чем-нибудь другом, пока он накладывает шов столь же ловко и уверенно, как любой хирург.

–Где ты этому научился?– интересуюсь я. Уилл останавливается, и его плечи немного опускаются.

–У меня была небольшая медицинская подготовка на последней работе.

Его тон не располагает к дальнейшим расспросам, но я все равно продолжаю допытываться:

–Ты не всегда был тренером?

Он качает головой, по-прежнему сосредоточенный на моей ноге.

–Я был гидом,– наконец отвечает он.– По альпинизму.

После секундного удивления я понимаю, что это многое объясняет. Теперь ясно, откуда у него подобное телосложение, а его татуировки намекают на то, что он не всегда был таким паинькой с фермы. Но дело не только в этом. В его характере есть что-то напряженное, что-то, требующее от него полной самоотдачи. Он не из тех, кто рожден лишь стоять в стороне и наблюдать за достижениями других людей.

–Ты покорял большие горы?

–Денали и Чогори,– отвечает Уилл, не поднимая головы. Он произносит это ровным голосом, без намека на гордость, будто в этом нет ничего особенного – как по-настоящему крутой парень.

–На черта ты это бросил и стал тренером?

Его челюсть сжимается:

–У меня умер отец, поэтому я вернулся и стал работать на его ферме.

Я вспоминаю тот день, когда во всю глотку кричала, что у всех вокруг идеальная жизнь. Похоже, его жизнь не так уж идеальна.

–Ты вообще хотел быть тренером по кроссу?

–Это хорошая работа. Мне повезло, что я ее получил,– отвечает он, завязывая узел и отрезая нитку.