Грот Посейдона - Наташа Окли Страница 12

— Когда вы произносите вежливые фразы — это заученная привычка или врожденная вежливость?

Она повернула голову и взглянула на него, с удовольствием отметив, что он оставил рукав закатанным. Кожа на его руке была коричневой и сморщенной до середины предплечья, но его сильные руки были безупречно красивы.

— Это долгая история, — сказала она.

— А я никуда не тороплюсь.

Она тряхнула головой. Чтобы объяснить это, ей понадобилось бы рассказать ему историю своей семьи, а ей не хотелось ни с кем делиться своими личными воспоминаниями.

Видимо, он понял это, потому что широко улыбнулся и резко поменял тему.

— Как вам сегодняшний вечер?

— Бал?

Он кивнул.

— Честно?

— Конечно.

— Понимаете… — Она улыбнулась и поставила свой бокал на стол. — Насколько я понимаю, кто как был одет, вас не интересует…

— Нет… не особенно.

— Хотя, возможно, вам будет любопытно узнать, что Имельда Бьянчи, как и ожидалось, была в красном.

— Значит, ваш голубой оказался отличным выбором.

Доминик сделал еще один глоток вина.

Ни одна женщина не могла сравниться красотой с Изабеллой. Ее роскошные тяжелые кудри, пшеничные, с золотым отливом, были забраны назад с помощью бледно-голубой заколки, украшенной драгоценными камнями на проволочных стебельках, напоминающими трепещущие васильки. Крошечные сапфировые капельки дрожали в ее ушах и… больше ничего. Ни на шее, ни на запястьях. Просто. Естественно. Остальные женщины выглядели на ее фоне разряженными рождественскими елками.

— Всегда хорошо узнать заранее, в чем предположительно будет хозяйка. Я очень давно поняла это. — Изабелла играла своим бокалом. Наряды для женщин — всегда соревнование.

— В ваших устах это прозвучало как цитата из учебника по военному искусству.

Она подняла глаза.

— Это искусство беспроигрышной игры. И виноваты в этом отчасти мужчины, как мне кажется.

Доминик налил себе еще вина.

— А как вам «Палаццо Раццоли»?

— Очень красивый. Хозяева дома приложили много усилий и потратили немало средств, чтобы вечер удался. Они даже сделали зеркальный пол для танцев в бальном зале.

— Скользко же.

Она засмеялась, к удовольствию Доминика.

— Ну… во всяком случае, идея весьма коварная. Я бы не хотела, чтобы некоторые мои снимки попали в Интернет.

— А много было фотографов?

— Уйма. Думаю, что к концу уикенда на Монт-Авеллане не останется ни одного человека, который не знал бы, что я здесь.

— Вот и отлично.

— Да, миссия выполнена, — сказала она, не задумываясь. — А это правда, что род Бьянчи был когда-то очень знатным?

Он едва не поперхнулся вином.

— Это Витторе так вам сказал? Его дед был пастухом в горах.

Изабелла нахмурилась.

— Имельда. Жаль, что люди пытаются наладить со мной контакт с помощью лжи.

— Имельда. Она хотела произвести на вас впечатление, как я полагаю, — сказал он. — А почему это вас так беспокоит?

— Это говорит о том, что они считают, будто знатное происхождение имеет для меня важное значение.

Он улыбнулся. Изабелла была совсем не такой, как он представлял. Он был бы рад представить ее своему отцу. Готова ли она к такой встрече? Встрече убежденного республиканца и внучки короля, которого он помогал когда-то свергнуть?

Доминик покачал головой. Было бы неправильно ставить ее в столь неловкое положение. Но он был абсолютно уверен в том, что они понравились бы друг другу. А уж она точно приглянулась бы его отцу. Ему нравятся красивые женщины.

— А еще я бы не хотела, чтобы она демонстрировала мне следы от пуль в стене внутреннего двора замка…

Доминик наклонился вперед.

— Она это сделала?

— Очевидно, это следы перестрелки в августе тысяча девятьсот семьдесят второго года, и Витторе считает, что их надо сохранить для потомков.

— И что вы сказали?

— Что всегда мудро помнить об ошибках прошлого.

В высшей степени профессионально, мысленно одобрил Доминик. Он медленно провел пальцем по ободу бокала.

— А где все это время была Сильвана?

Изабелла, не сдержавшись, засмеялась.

— В метре от меня. Она превосходно осуществила миротворческую миссию. Гладко, быстро и практически незаметно.

Он улыбнулся.

— Это она умеет.

— У вас замечательная сестра.

— Вы не росли рядом с ней.

— Да и вы тоже, насколько я слышала, — сказала Изабелла, искоса взглянув на него.

— Не рос. До пятнадцатилетнего возраста.

— Сильвана мне сказала.

Что она еще ей наговорила? Он не хотел, чтобы Изабелла получила искаженное мнение о нем, основанное на разных, иногда злобных, слухах.

— Она объяснила, почему?

— Нет. Просто я заговорила о вашей дружбе, а она перебила меня, заявив, что это ее саму удивляет, поскольку вы не жили с ними до пятнадцатилетнего возраста.

— А, вот оно как.

— Извините. Я не хотела быть любопытной.

— Да тут нет никакого секрета. — Он отпил вина. — Моя мама росла на Нироли. Потом, когда ей исполнилось восемнадцать, она отправилась в Рим учиться, где и встретилась с моим отцом. После очень короткого романа они поженились, и она приехала на Монт-Авеллан. Думаю, они счастливо жили первые несколько лет, до тех пор, пока отец вел себя разумно.

— Простите.

— Это не ваша вина, — он улыбнулся. — Каждый человек сам отвечает за свои ошибки. Наверное, мое рождение должно было укрепить этот брак. Но, в конце концов, моя мама забрала меня и уехала в Лондон.

— Она вышла снова замуж?

Доминик покачал головой.

— Она была примерной католичкой и считала, что нарушила свои клятвы.

Зачем он рассказывал ей все это? Последней, с кем он делился воспоминаниями детства, была Иоланда. Просто ему хотелось, чтобы Изабелла что-то поняла в его отношениях с семьей. Но одному богу известно, зачем ему это.

Он беспокойно заерзал на стуле.

— Она умерла, когда мне исполнилось пятнадцать, и я вернулся к отцу и его новой семье. Мой отец был никудышным католиком и быстренько нашел себе молодую жену.

— Вы хорошо его знали?

— В то время нет. Я лишился места, где жил, и без всяких церемоний появился на пороге его дома. К счастью, моя мачеха оказалась замечательной женщиной.