Устрицы и белое вино - Натали де Рамон Страница 12

– А-а-а... – протянул бестолковый Симон. – Вивьен наконец-то сказала ему «да». Нет, ну я понимаю, я бы и сам сказал! – И как бы незаметно приобнял свою «половину». – Такая глыба! На полкило!

Он отпустил еще пару шуток про стекольщика, про размеры камня, Марьет добавила, дескать, сама знает: алмаз – вещь в домашнем хозяйстве незаменимая, а я поймала себя на мысли о том, что не сказала Шарлю никакого «да»! Он ведь просто сунул мне коробочку с кольцом на лестнице, потом мы выпили кофе, позавтракали, а перед выходом из дому я буднично надела бриллиант на палец. И все! Разве так делают предложение? Разве так ведут себя новоиспеченные жених и невеста?

Мы ведь даже не поцеловались! Мы не были вместе целую вечность, но ни одному из нас не пришло в голову вместо завтрака заняться любовью. Ладно, не вместо, а перед завтраком. Но ведь не пришло! И не поцеловались мы до сих пор... Забыли? Или теперь это не нужно? Но вот Симон обнимает же свою Марьет при первой возможности, и ей это нравится, и мне бы понравилось. Кстати, я ведь думала уже об этом! Нет, что-то с Шарлем у нас не так...

Тем временем Симон и Марьет давно закончили упражняться в остроумии, родители Шарля приступили к нормальному изъявлению радости по поводу нашей долгожданной помолвки, а щенок неожиданно для самого себя поймал и съел бабочку. И обиженно заскулил: куда она подевалась? Черная меховая физиономия еще хранила следы пыльцы.

– Ишь ты, охотник! – одобрительно сказал Поль. – Сколько ему, Шарло?

– В среду было четыре недели, па.

– А здоровый! С хорошего кота, – сказал Симон.

Щенок понял, что бабочки все равно не найти, пискнул в последний раз и с высунутым языком устало повалился на траву.

– Забирай его, Шарло, – сказала Марьет, – и пошли к столу. Мы накрыли в саду за домом. Мы с мамой такого наготовили! Давай скорее, а то налетят осы!

– Пьеро! Пьеро! – позвал Шарль и шагнул в траву к щенку.

Катрин потянула его за рукав.

– Оставь Казимира в покое. Пусть отдыхает. Ему все равно не выбраться за ограду. Пойдем, Вивьен. – Она подала руку мне. – Ты отлично выглядишь, как всегда, только немного бледновата сегодня. От жары, наверное?

– От жары она была бы красной, а бледность бывает от... – лукаво подкашлянув, недоговорила Марьет. – Сама знаешь, мам, от каких ночей девушки делаются бледными.

– Фи, Мари! – поморщилась Катрин. – Не будь пошлой.

– А что такого я сказала? Здесь все взрослые. Ты же не думаешь, мам, что они три года ждут первой брачной ночи? Сомневаюсь, чтобы даже вы с папой в семидеся...

– А вдруг? – безмятежно встрял дипломат Симон, перешагивая через еще не успевшую высохнуть на дорожке щенячью лужицу. – Мало ли какие могут быть у людей принципы?

– Да, – не сговариваясь, сказали мы с Шарлем в один голос.

– Ха! – сказал Поль. – А ведь это радует, господа!

Тут я вдруг обнаружила, что моя правая рука – за левую меня вела Катрин – в руке у Шарля и что он не просто держит ее, а еще и слегка щекочет пальцами мою ладонь.

– Мог бы и не декларировать, папа, – хмыкнула Марьет, – мы все давно знаем твои ветхозаветные принципы.

Палец Шарля перебрался к моему запястью, немножко потрогал там и игриво провел линию по моей ладони. Я сжала руку Шарля. Его палец еще более энергично засуетился внутри. Какая же я паникерша...

– При чем здесь ветхозаветные принципы и семидесятые годы? – возразил Поль. – Ты что, не слышала, как они сказали «да» хором? А мы вот с мамой Катрин до сих пор не умеем дружно держать оборону.

– Не придумывай, дорогой, – сказала мама Катрин и, шагнув к «дорогому», начала лохматить его волосы свободной от меня рукой.

Это была левая рука, и, чтобы достичь требуемого художественного беспорядка, маме Катрин приходилось стараться.

– Ма, ты бы отпустила Вив, – посоветовала Марьет. – Правой тебе будет удобнее. Еще лучше – двумя!

– От кого в нашей семье нужно постоянно держать оборону, так это от Мари! – не обращаясь ни к кому в отдельности, не отпуская меня и продолжая ворошить прическу «дорогого», заметила мама Катрин. – Ну вылитая тетушка Аглая!

«Дорогой» хмыкнул: непонятно – то ли от удовольствия, доставляемого его шевелюре, то ли от упоминания Аглаи.

– А ты еще хотела, ма, чтобы я навещал ее в Париже!

– Ну и навестил бы, Шарло, не умер. Твоя тетушка, не моя. И родная сестра твоего отца, между прочим.

Поль хмыкнул повторно.

– Вот именно, – поддержала Катрин, – навестил бы. Хоть бы она поучила тебя уму-разуму.

– Мне для поучений одной сестрички хватает. Слушай, Симон. А не перебраться ли вам в Париж тоже?

– Чтобы Мари сосредоточила свои управленческие потенции на мне одном? Даже не мечтай, Шарло!

– Ну-ну, – подытожила Катрин, и мы этакой цепочкой, огибая дом, направились в сад.

Впереди шел взлохмаченный Поль, заключив левую руку супруги себе под мышку и для надежности придерживая ее там своими обеими. Правой рукой Катрин вела меня за левую, в моей правой ладони резвился палец Шарля. Симон и Марьет замыкали шествие. Интересно, в обнимку? Я обернулась. Естественно. А щенок сладко спит в траве. Язык – набок, шерсть блестит на солнце. Мы завернули за угол, и его не стало видно.