Я научу тебя летать - Ева Ночь Страница 12

Бедную Варежку затретировали до состояния загнанной зверушки. Она и шутить пыталась, но слабо, слабо как-то, неубедительно. А папин интерес к детской истории с замужеством прямо-таки нездоровый.

И пока они там пытались выяснить, кто кого на ком женить хотел, мою бедовую голову некстати озарила мысль: а какого, собственно, хрена братец Серёженька приглашён? И не подстава ли появление Вареньки в доме? Хорошо продуманная и взвешенная акция? Отец мой шага лишнего не ступит, пока не просчитает всё до мелочей.

В то, что он положил глаз на молодую училку сына, я не верил. Ну, гипотетически, конечно, возможно, учитывая, как он отхватил в жёны Сашку, но я всё же надеялся, что козлизм его к сорока восьми годам поутих.

– Я… э-э-э… ничего не понимаю, – заикается и краснеет Варежка. – Какое, собственно, дело замужем я или нет? И какое сейчас имеет значение история четырнадцатилетней давности? Я тогда ребёнком была. Вы же сейчас шутите? И всё это несерьёзно?

Она распалялась и набирала ход, как голубой вагон с Чебурашкой и Крокодилом Геной на борту.

– Да шутят они, шутят, – решил я вмешаться и пожалеть бедную девушку. – Разговаривают ни о чём, чтобы аппетит нагулять. Беседы о свадьбах увлекательные очень. Каждая девушка мечтает удачно выйти замуж, неправда ли?

– Неправда, – выпрямляет спину Варежка, не принимая моей игры. Видимо, чувство юмора у неё отсутствует или дало сбой именно в эту минуту. А жаль. – Замуж не напасть, лишь бы замужем не пропасть, – произносит она с таким выражением лица, что я прям осязаю её тоску. Девочку кто-то обидел? Интересно. Очень.

Мне бы заткнуться, но пока Серёженька с отцом ведут какой-то молчаливый разговор глазами – переглядываются и жонглируют бровями, я разворачиваюсь во всю ширь своего мерзкого характера.

– Вот тут вы, Варвара Андреевна, можете быть абсолютно спокойны, как Далай-лама, познавший дзен. Драконовы – самый надёжный и элитный золотой генофонд нации. Потрясающие образцы мужей и отцов. Великие зачинатели великолепных детишек преимущественно мужескаго полу.

– Илюха, щас в зуб дам, – неожиданно щетинится брат Ванька.

Это он что, Варежку сейчас защищает? И у меня неожиданно складывается пазл в голове. «Барби – дура», «Самая противная училка русиша», – всплывают разглагольствования юного мучителя и персонального кошмара учителей элитной гимназии. Это ж он о Варежке так лестно отзывался? Что изменилось с той поры? Она ж ему лебедями-двойками весь дневник разукрасила. И сейчас за «Барби-дуру» он готов дать мне в зуб?

Я вдруг осознаю всю пропасть неслыханного по своей силе предательства. Мы с Ванькой внешне не родственники. Как свинья на коня похожи. Но по складу ума, темпераменту, выходкам – несомненное сходство. Порой я ощущал с ним такую космическую связь, что нередко восхищался щедростью и отличным чувством юмора матушки-природы.

А тут вдруг ради неизвестной тётки он готов со мной сцепиться по-настоящему. Ну, ладно. Из-за Варежки. Я б за такую тоже кому хочешь в морду заехал. Серёженьке, к примеру. Смотрит он на Варю как-то собственнически. И глаза у него блестят, как у пьяного. Хрен тебе, братец, а не Варежка. Птица обломинго, понял? Что бы вы там с моим коварным папкой ни придумали, я найду способ поломать ваши грандиозные планы.

– Я, пожалуй, пойду. Вы извините, – кладёт на стол скомканную льняную салфетку с вышитой монограммой Варенька.

Прямая спина. Напряжённые плечи. Голова опущена. Волосы скрывают лицо наполовину – упали косыми прядями на щёки. Тёмные брови сведены, а красивые губы сжаты. Она медленно поднимается, поправляя юбку, пытается удержать глубокий вздох: ей явно не хватает воздуха.

–Присядьте, Варвара Андреевна, – командует властно отец, и я вижу, как у неё невольно подгибаются колени. Старший Драконов умеет подчинять, но Варя обуздывает себя. Качает отрицательно головой:

– Мне здесь не место. И, согласившись, я сделала ошибку. К тому же, мне пора.

– Сядьте! – голос у отца тихий, но интонация такая, что не подчиниться ему может только самоубийца. Варя нормальная, и вторую волну давления не выдерживает – падает на стул назад. – Поешьте. Валентин отвезёт вас потом домой.

И всё. Провал. Скучный ужин, где все жуют. Беседы ни о чём. Деликатный стук ложек и вилок. Сашка и Варя почти не едят. Будь у отцовской супруги хвост, она б выбивала им ковровое покрытие. Пыль столбом стояла бы.

И ради этого мне не дали спокойно поболеть? Я пёрся сюда, чтобы послушать, как Серёженька рассказывает, за счёт чего он расширяет полиграфический бизнес? Но Варя неожиданно увлекается его рассказом, глаза у неё блестят неподдельным интересом.

– Бабушка гордилась бы вами, – сокрушается она.

– Натальи Николаевны больше нет? – у брата такое лицо, что мне немного становится стыдно за свою неприязнь к нему. Собственно, нам делить нечего. Кроме одного: по какой-то прихоти судьбы его воспитывал наш отец, в то время, когда Димка рос с матерью, а я – с бабулей Асей.

Я до сих пор не понимаю этой несправедливости, хотя давно пора и забыть, и расстаться с детскими обидами, и отца простить. Но мы так до сих пор и не поговорили по душам. Отец пытался, а я не смог ни разу выслушать его объяснения. Или извинения. В общем, не смог.

– Умерла в прошлом году. Сердце. Очень быстрая и лёгкая смерть во сне, – делится горем Варежка. – Она часто вспоминала вас. Гордилась вами. Бабушка преподавала в университете экономику, – поясняет она отцу, что прислушивается к их беседе, но не вмешивается. Лицо у него очень заинтересованное. Внимает каждому слову. Он умеет, да. – Сергей Александрович был одним из лучших её студентов.

Серёженька, конечно, молодец. Это с виду он мягконький и добренький, а на самом деле – несгибаемый перец. Весь в моего отца. Да и в своего тоже, но с дядей Сашей они в контрах. Это нас и роднит: нелюбимые сыновья. Но тот факт, что двоюродный брат сирота, вырос без матери и безразличен собственному отцу, не смягчает ни моего сердца, ни моего отношения к нему. Ненавижу. Стойко и всей душой.

Я жду окончания тягомотины под названием «ужин в семейном кругу». И пока отец, Серёженька и Варя пытаются вести светский разговор, в моей голове рождается план. Держись, брателло. Сегодня ты узнаешь, что значит оказаться за бортом. На крутых виражах выбрасывает тех, кто забывает о ремнях безопасности. Шорох сегодня явно не пристегнулся. Так что – чао, бамбино. Я покажу тебе фигуры высшего пилотажа, но ты их понаблюдаешь с наружной стороны лобового стекла.