Найти друг друга - Елена Чалова Страница 12

Лана улыбалась, глядя на бабушку. Если вдуматься, это ужасно странно – вот была жизнь, и она ведь еще не кончилась, но веселье и друзья и муж любимый остались в прошлом. А бабуле не грустно и не страшно. Наверное, потому, что она ни о чем не жалеет… и ведь когда ты в этой жизни находишься – есть только момент. Как там: «Есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь». Ей, Лане, всегда казалось, что впереди лежит нечто большое и значительное, как планы мужа: слава, признание. Они должны работать и идти к этому будущему, надо потерпеть и не создавать себе дополнительных проблем в виде детей и прочего. Но ведь есть и та жизнь, которая идет сейчас. И этой жизни нет места в будущем: кто знает, доживет ли ба до их славы и богатства. Но она живет сейчас, и родители тоже. Да и для нее самой, Ланы, сейчас не менее прекрасно и важно, чем завтра. Мысли были путаные и странные, потому что не часто мы задумываемся о времени и о своем в нем месте. Непривычно это, пугающе.

Лана механически проводила щеткой по волосам, глядя на себя в зеркале. Впервые она ощутила себя частью чего-то большого, частью жизни. Любой юнец видит только себя: свое будущее, свое настоящее, свое одиночество, свою исключительность. Наверное, это хорошо, потому что только сознание собственной ценности и исключительности приводит человека к гениальным открытиям, важным свершениям и много к чему еще. Но сейчас Лана вдруг поняла, что она – лишь часть. Вот бабуля, есть мама, они похожи и такие разные. Лана вспомнила, что, когда она была маленькая, бабуля с мамой творили на кухне пироги. Месили тесто, разрывали его на маленькие пампушечки, потом эти пампушечки лежали под полотенцем, чтобы «подойти». Лишь потом можно было разминать их в лепешечки, на которые клалась начинка. Лана видела мамины и бабушкины руки, разминавшие эти лепешечки, ловко выкладывавшие равные порции капусты, а потом быстро лепившие пирожок. Она была еще мала. Ручки ее не могли поспеть за взрослыми, и ей просто разрешалось что-нибудь сделать из пампушки. Или помочь раскладывать начинку. Потом, когда Лана подросла, ей стало некогда печь пироги, да и мама с бабушкой заводились с ними все реже – и долго, и калорийно. Но сейчас ей вдруг до слез захотелось бабушкиных пирожков.

– Что ты, детка? – Бабушка заметила, как изменилось личико девушки. – Случилось у тебя что?

– Да нет, устала, наверное. Сделай мне чайку, а?

– Сейчас, сейчас! – Ба убежала на кухню, а Лана застыла перед зеркалом. Она поняла, что все решит сейчас, пока понимает, что происходит, пока чувствует себя частью. И решение снизошло, как успокоение. Бог с ней, со славой, с заработками, с фотосессией в Карелии. Не это главное. По крайней мере, для нее, Ланы, не это. Есть другой, высший смысл в происходящем, и она только что поняла, что, являясь частью чего-то большого, не может отказаться от него, нельзя прервать поток, отказаться продолжить то, что дано. В этом дано ей будет счастье и успокоение.

– Тебе варенье какое? – донесся из кухни голос бабушки.

– Клубничное!

– Ну, тогда иди сама доставай, я на верх шкафа не полезу!

Через две недели она вернулась домой окончательно, понимая, что рядом с Вадимом им с малышом места не будет. Впрочем, они сделали еще одну попытку: муж приехал забирать ее из роддома и перевез в съемную, чистую квартирку, где они прожили год. Как только малышка начала ходить, Вадим стал буквально сходить с ума от злости и беспокойства за приборы, альбомы и прочие ценности. А потом Лана узнала, что подвал он сохранил за собой, там по-прежнему проходят гулянки и живет некая Анжела.

Только тогда она поняла, что все кончилось. И удивилась себе: как слепа была в любви, верила человеку, который никогда и ничего не ценил, кроме себя самого и своего таланта. Она переехала к родителям и зажила совершенно другой жизнью. Мать-одиночка, это такой подвид современной женщины, которая может рассчитывать только на себя. Впрочем, Лане еще повезло: долго ей помогали родители и бабуля. А потом они с Настей остались одни, ей пришлось много работать и крутиться как сумасшедшей. Нельзя сказать, чтобы она не вспоминала мужа. Еще как вспоминала: каждая потеря вызывала волну тоски: почему его нет рядом? Каждый роман, который случался или только мог случиться, поднимал со дня памяти воспоминания об их сумасшедшей любви, она начинала тосковать по Вадиму, гнала от себя поклонников.

Марк оказался первым мужчиной, с которым она смогла жить, не вспоминая Вадима. Наверное, потому, что они были совсем разные. Марк – чудесный человек. Он ее любит. Вспомнить хоть ту историю, после которой она уволилась из охранного агентства: он ведь фактически жизнью из-за нее рисковал [1]. И вообще, такого человека еще поискать!

К вечеру она почти убедила себя, что этот звонок ей привиделся в кошмарном сне. Марк пришел позже обычного, усталый: какая-то у него научная конференция на носу, он писал статью, а потом поехал на работу и в результате до дома дополз в состоянии близком к коматозному, взвинченного настроения Ланы не заметил, лег спать раньше Насти.

Однако на следующий вечер Вадим позвонил снова. Лана, которая весь день была как на иголках, подскочила к телефону, чуть не опрокинув бокал с соком. Марк удивленно поднял брови и подумал, что ПМС – страшная штука. Он сделал вид, что просматривает статью, но краем глаза видел, как Лана снимает трубку и подносит ее к уху.

– Не бросай трубку, – сказал Вадим. – Нам нужно встретиться и поговорить о дочери. Я буду ждать тебя завтра в семь вечера в «Суши» около твоей работы.

Он повесил трубку, не попрощавшись.

Марк сразу понял, что это не просто звонок. Лана побледнела, молча послушала, что сказал невидимый собеседник, и так же, не промолвив ни слова, положила трубку. Какое-то время она бесцельно бродила по квартире, а потом взяла сигареты и пошла на балкон курить, хотя бросила это занятие больше года назад. За ужином попросила коньяку, выпила рюмку залпом, а съесть почти ничего не смогла. Марк наблюдал за ней внимательно, но вопросов не задавал. Не потому, что не встревожился. А потому, что растерялся. Ведь она ничего ему не сказала. Ничего! Звонок явно напугал и расстроил ее, однако Лана промолчала. На другой день, встревоженный и расстроенный, он позвонил ей на работу и предложил поужинать в городе. Лана помолчала, а потом сказала, что у нее много работы и ничего не получится… вернется она поздно.

Вечером она вернулась чужая, думающая о своем. Марк молчал. Так длилось неделю. Утром Лана и Настя собирались, переругиваясь и что-то дожевывая на ходу, потом разбегались по делам. Вечером все встречались дома, и Марк с тревогой ждал: какая она будет сегодня? Если просто нервная – то он не звонил и вечер пройдет терпимо, хоть она и посматривает испуганно на телефон. Если глаза Ланы лихорадочно блестят, а губы искусаны – она говорила с этим типом. Или даже встречалась с ним. Марк чувствовал себя исключенным из жизни женщины, которую искренне считал женой, и потому был зол и раздражителен.

Время недосказанности и неопределенности. Смутное время. Наверное, оно бывает у всех, но каждый переживает его по-своему. Марку было больно. Он не мог ни с кем поделиться. Что-то внутри противилось обсуждению личных дел с близкими. Тем более что все они с Ланой уже познакомились и всем она понравилась. Как-то они пришли к приятелям в гости, и Галка, жена Игоря, отбирая у одного из своих шустрых отпрысков ручной миксер, которым тот пытался улучшить качество каши, быстро сказала Марку, так, чтобы другие не слышали: