Второй и Первая - Александра Плен Страница 12

Как же я его ненавижу! До дрожи, до красной пелены на глазах. Что он себе возомнил?! Больной на голову богатенький мажор. Захотелось экзотики? У него в постели побывали поочередно первые красавицы города, одна Ольга чего стоит! Павел рассказывал, что она пару лет назад выиграла конкурс красоты и сейчас работает моделью за границей. А он хочет бедную тощую уродину? Любит меня? Бред! Скорее подумаю, что жалеет, хотя на жалостливого самаритянина он совсем не похож. Или же обычное противостояние друзей. Пожелал невесту друга?

Как всегда, при воспоминании о Павле горло перехватило и стало трудно дышать. У меня не было астмы, но в такие моменты мне казалось, что я на последней стадии заболевания. В голове застучали молоточки, уши заложило. Я подошла к окну, оперлась на подоконник и глубоко задышала, приходя в себя. Сергей стоял у подъезда и разговаривал с местной шпаной. О чем, интересно?

Плевать! Я отвернулась и оглядела свое жилище. Постаралась представить, что бы увидел этот буржуй, если бы попал сюда. Даже по сравнению с каморкой для персонала, где мы разговаривали, моя комната выглядела убого и жалко. А я всегда, в меру своих сил и возможностей, старалась украсить ее, покупала красивые вещи, выбирала обои, декоративные подушки, рамки для своих картин. Смешно. Что я могла, если одна люстра в его ресторане стоила больше, чем все мои пожитки?

Я наблюдала за ним в подъезде и на площадке. Следила, когда на его лице появится брезгливая гримаса, подобная той, которая всегда сопровождала его с первой нашей встречи два года назад, когда его надменный царский взгляд падал на мою персону.

Нет, не появилась, и это странно.

За стеной опять начали орать соседи. Теперь уже не успокоятся до глубокой ночи. Было слышно каждое слово. Опять он поздно пришел и от него несет дешевыми духами. А их сыну нужен новый спортивный костюм в школу для физкультуры, из старого он вырос, а денег нет.

Сквозь щели тонкой двери просочился аромат жаренного лука. Баба Вера готовит борщ. Огромную кастрюлю, чтобы хватило четверым на все выходные.

Замкнутый круг безысходности.

Я грустно улыбнулась. Сегодня в ресторане я ела восхитительные вещи. На языке до сих пор ощущался вкус нежнейшего десерта. Что-то легкое, творожное, со свежей клубникой. Я пошла туда, поддавшись на уговоры Светланы. После смерти Павла она взяла надо мной шефство, сделав почти что приемной дочерью. Не зная, придется за себя платить или нет и как закончится вечер, взяла отложенные на пальто деньги, собираясь заказать что-то самое простое. Салат и кофе.

Мы с Павлом редко ходили в «Зарю». Сергей почему-то невзлюбил меня с первого взгляда, и мы избегали встреч с его богатым другом. А мне там безумно нравилось. Пусть я была не слишком хорошим дизайнером, но мое чувство прекрасного трепетало от восторга, когда я смотрела на сияющий зал, хрустальные люстры, высокие окна с тиснеными бархатными портьерами.

Странный он все-таки. Я ни на секунду не поверила в его так называемую любовь. Мужчины, подобные Сергею, недосягаемы. Я никогда не смотрела на них, тех, которые пролетают мимо на крутых тачках, обрызгивая из лужи. А ты стоишь на остановке, кутаясь в намокший плащ, смиренно ожидая автобуса или маршрутку.

Я смотрела сквозь, как на витрины с выставленными дорогими украшениями, зная, что ничто из этого никогда не будет моим.

И на Сергея старалась не смотреть. Мне хватило той первой встречи у него на дне рождения, когда он размазал меня тонким слоем по полу, вытерев об меня ноги. И после, когда Павел начинал превозносить своего лучшего друга, только мысленно кривилась, не веря ни на секунду в его великодушие и доброту. Богачам она не свойственна.

Родителей я лишилась в четырнадцать из-за банальной аварии. Водитель грузовика на зимней дороге не справился с управлением и протаранил нашу маленькую «ладу». Папа и мама погибли на месте, а я вылетела через окно, отделавшись ушибами и царапинами. Потом жила два года с бабушкой, пока и она не ушла. В шестнадцать меня переселили в приют. Уже почти взрослая самостоятельная девушка. Лучше бы осталась одна, но нельзя. Не положено…

Первое время, оглушенная свалившимися на меня несчастьями, я ничего не понимала. Подписывала какие-то бумаги, соглашалась со всем, боялась всего. Особенно высокой сильной Алисы, которая забирала у младших еду, мелкие украшения, а главное – была правой рукой директрисы, выполняя все ее поручения. Она меня так запугала, что я перестала спать по ночам, боясь, что придет ко мне и задушит во сне подушкой.

Она пообещала это сделать, если я вдруг открою рот. Я тогда не поняла, о чем она говорит, но пообещала молчать. Поняла только, когда вышла из детдома.

Наша семья никогда не была богатой. Мама работала воспитательницей в детском саду, отец – сварщиком на заводе. Единственное, что у нас было – огромная трехкомнатная бабушкина квартира в центре города, в кирпичном сталинском доме, с высокими потолками и лепниной на фасаде, где мы жили вчетвером. Оказалось, что я ее продала по доверенности. Изольда Федоровна, наша директриса, стала моим опекуном и по моему поручению провернула сделку.

Потом, спустя несколько лет, правда вскрылась. Я была такая не одна. Многие детдомовцы лишились собственности, женщину принялись искать, но она уже была за границей. Мне еще повезло: вместо квартиры дали комнату в коммуналке, так что совсем без жилья я не осталась.

Первое время было трудно. В институт-то я поступила, но стипендии не хватало даже на еду. Страдать было некогда. Я рисовала курсовые, писала рефераты, продавала собственные пейзажи за гроши на птичьем рынке.

Времени не было даже на сон, поэтому ни о каких отношениях с парнями речи даже не шло. Да они и не обращали на меня внимания. Запуганное, не опрятное, без макияжа, одетое в секонд тощее пугало.

Легче стало только на пятом курсе. Последнее полугодие мы почти не учились, писали дипломы. Я нашла работу в дизайнерской студии интерьера. Не самой престижной в городе, но я была счастлива до одури. С первой зарплаты пошла в «Макдоналдс» и набрала себе гору еды. Потом, конечно, меня стошнило, но не суть.