Горькая полынь моей памяти - Наталия Романова Страница 12

  – Лен, вставай, я домой тебя отвезу! – начала трясти подругу Карима.

  – Как?

  – На такси, – план действий пришёл сам собой: вызовет такси, оттащит Ленку домой, у той родители на работе, и вернётся в школу, денег должно хватить. Вот только как поднять Лену, она растеклась, как медуза, ещё и слюни пускает. Как же отвратительно выглядит…

  Карима решила – никогда в жизни не будет пить. Если всего-то банка джин-тоника превращает симпатичную девушку в безобразное существо, то ей это сто лет не нужно. Ещё и вонь.

  – Лен, вставай!

  – Не могу, – заныла подруга, – ноги как не мои, не слушаются.

  – А как я тебя подниму?! – спросила Карима после неизвестно какой по счёту попытки, закончившейся тем, что Ленка свалилась на неё, уронив обеих на газон, в завершении порвав колготки Кариме.

  – Горшкову позвони, – заплетающимся языком проговорила Лена.

Так Карима и сделала, а что оставалось? Ленка с Горшковым приятельствовали ещё с садика, были соседями. Особенно близки не были – в старших классах и вовсе разошлись по разным компаниям, – но относились друг к другу с теплотой, пониманием, можно сказать. Дать списать, поделиться соком, стрельнуть денег – всегда пожалуйста. Они даже в кино время от времени выбирались вдвоём, от скуки, когда другой компании не нашлось.

  – Вовремя ты, – Горшков завалился на лавочку рядом со стонущей Ленкой. – Хорошо, что здесь застряли, в эту часть парка никто не ходит, только собачники, а сейчас день. А то бы точно вас директору спалили.

  – Лен, вставай, – снова запричитала Карима. – Тебе домой надо.

  – Да уж, подруга, давай выбираться, – Горшков подтянул на себя Ленку. – Давай, давай! Договаривались же после уроков, не утерпела, коза дурная.

  – Я же немножечко… капельку, – глупо улыбалась девушка.

  – Андрей, она и правда немножко, – заступилась за подругу Карима. – Вон, джин-тоник так и не допила.

  Горшков потянулся к банке, понюхал.

- Ага, хорошо, что не допила. То-то я думаю, водярой несёт! Эй, коза, ты зачем водку в джин-тоник добавила? На жаре ещё!

  – Во-о-о-одку? – Карима вылупилась на банку, словно оттуда полз ядовитый паук. Здоровенный, страшный, опасный, умеющий прыгать метра на полтора, как раз в лицо девушке.

  – Чёрт, она меня облевала! – завопил Горшков, отталкивая несчастную на газон.

  Ленка счастливо смотрела в небо, всё так же беззаботно пуская слюни. Горшков орал отборнейшим матом, стирая голой рукой следы с футболки, пытаясь оттереть её о траву, кривил лицо, будто его тоже сейчас стошнит, а потом и вовсе глотнул то, что оставалось в банке.

  – Вот, бля, засада, – Горшков переводил взгляд с Ленки на грязную футболку и, кажется, начинал злиться. – Как я дома покажусь, меня мамка убьёт, сказала, ещё одну вещь испорчу – пиздец мне, до выпускного ничего не купит.

  – Пойдёшь работать, – счастливо пробулькала Ленка.

  – Ага, а в языковой лагерь ты за меня поедешь, и Кембридж сдавать тоже ты будешь. Вот же понос енота, - почти завопил Горшков, Ленке всё было нипочём, а Карима испугалась.

  – Я застираю, давай футболку, –  быстро подскочила она к Горшкову. – Я воду видела у тебя в рюкзаке. Я застираю, честно, видно не будет, такие пятна отстирываются, – извиняясь, лепетала Карима. Нельзя мужчину злить – это она знала наверняка и на всю тысячу процентов.

  – Раздеваться? – кажется, удивляясь, спросил Горшков. – Ну, ты даёшь, – он быстро сдёрнул с себя футболку и зажал её в руке. Карима попыталась вырвать скомканный кусок ткани, но вместо этого оказалась вжата в грудь Горшкова.

  Лицом. Прямо. В голую. Грудь.

  – Да стой ты, не дёргайся, – вцепившись в пышные волосы Каримы, просипел Горшков. – А ты горячая татарская девочка, не смотри, что с виду неразвитая.

  – Отпусти, – она упёрлась ладонями в тело Горшкова.

  – Да не сделаю я ничего плохого, мы же в парке, – прохрипел Горшков и прижал к себе Кариму так, что между ними и миллиметра не осталось. В нос ударил запах алкоголя, какого-то отвратительного дезодоранта и пота, гадкого мужского пота, едкого. После физкультуры-то… Или потому, что сейчас дышит так, словно кросс бежит. Она же вся провоняет этим потом и алкоголем, и он трогает её, трогает, прямо по спине, забрался ладонью под блузку и лапает.

  Ругательству на татарском языке Карима скорее обрадовалась, хотя и испугаться успела за ту долю минуты, пока Горшков всё ещё находился в своём мире, стиснув железными лапищами Кариму.

  Через мгновение он отлетел в противоположную сторону газона, и Карима встретилась взглядом с Равилем Юнусовым – другом старшего брата. Лучшим другом. Работающим на отца Каримы. Приходящим в их дом не реже раза в неделю, чаще по делам отца, но всегда задерживающимся, чтобы поболтать с младшими, справиться о здоровье эби, а то и поужинать, если время подошло.

  Друг Дамира. Помощник отца. Татарин.

  А она тут… в парке… прижатая к голому мужчине… с пьяной подругой. Воняющая блевотиной, водкой и мужским едким потом.

  Ей конец!