Однажды ночью в Лас-Вегасе - Люси Гордон Страница 12

– Вы будете здесь, когда я вернусь? – спросил Лисандрос.

– Да, еще погощу какое-то время.

– Я позвоню вам.

– Нам пора, пожалуй, – согласилась она. – Вам надо ехать.

Когда они подъехали к вилле Лукасов, огромные ворота раздвинулись перед ними, словно кто-то ждал их возвращения. Возле дома он распахнул дверцу машины и поднялся вместе с Петрой по ступенькам. Она подняла на него глаза в любопытном ожидании следующего его шага.

– Вы помните ту ночь? – мягко спросил он. – Вы были такой невинной, что я уговорил вас идти спать и проводил до дверей.

– И велели мне запереть ее, – напомнила она.

Никто из них не упомянул о том, что он сделал еще.

О поцелуе, легком, как дуновение. Никакой страсти, только нежность, память о которой она пронесла после того вечера сквозь дни и недели, сквозь годы.

Он прижался на секунду к ее губам и отпрянул, словно в смущении.

– Спокойной ночи, – тихо пожелал он ей.

И только когда его машина скрылась из вида, она вспомнила, что так и не спросила, откуда у него ее номер телефона.

Вскоре Петра поняла, что у нее нет ни минуты свободного времени. Ее известность сделала свое дело. Несколько исторических обществ обратились к ней, приглашая присоединиться к их экскурсиям. Она приняла столько приглашений, сколько смогла, – лишь бы заполнить то время, пока не будет Лисандроса.

Одно из приглашений, которое ее особенно привлекло, последовало от Общества по изучению пещер. Это была группа энтузиастов-англичан, которые исследовали один из островов в Эгейском море в двадцати милях отсюда. Там в пещерах находились бесценные исторические реликвии.

Никатор язвил по поводу этой идеи, утверждая, что эта легенда показала себя несостоятельной еще много лет назад, но мысль провести день в море на яхте привлекла Петру.

– Место, которое я действительно хочу увидеть, – это Дом Приама на Корфу, – сказала она ему. – Это правда, что он принадлежит Лисандросу?

Никатор пожал плечами:

– Кажется…

Впрочем, Петра не так уж часто беседовала с Никатором. Он проводил много времени вне дома, давая ей возможность исследовать прекрасную библиотеку Гомера. Иногда она вынимала из своей сумочки крошечную фотографию и клала на стол, чтобы та охраняла ее.

– Как ты делал это при жизни, дедушка, – говорила она по-гречески человеку на снимке.

У дедушки было тонкое, приятное лицо и робкая улыбка. Петра вспомнила, что он всегда улыбался ей при жизни. Он рассказывал ей об ее отце и показывал его фотографии. Отмечал и сходство сына и внучки:

– Он был очень нетерпеливым. Сначала говорил, а потом уже думал. – Он нежно смотрел на нее. – И ты такая же.

Это была правда. Еще будучи замужем, Петра наговорила такого, из-за чего всякое примирение стало немыслимо.

В один из вечеров Никатор неожиданно вернулся домой и заперся в своей комнате, отказываясь кому бы то ни было открывать дверь. Даже Петре.

– Может, позвать к нему Дебру? – решила она посоветоваться с домоправительницей.

– Она уехала обратно в Америку, – поспешно сказала Аминта. – Ей пришлось уехать внезапно, а мне необходимо вернуться к своей работе.

И она поспешно убежала.

В конце концов Никатор все-таки вышел со слегка припухшими губами, объяснив это тем, что упал.

После того вечера в день свадьбы она видела Лисандроса только однажды, и то случайно, на банкете у одного из представителей городской власти. Он подошел к ней и завел вежливый разговор ни о чем.

У Петры голова шла кругом. За его блестящим фасадом она разглядела человека, который был пугающе одинок. У нее болело сердце за него.

По ночам она вспоминала его короткий поцелуй. Любой другой мужчина сжал бы ее в своих объятиях и целовал до беспамятства, на что она, честно говоря, и надеялась. Вместо этого он повел себя почти с викторианской благопристойностью. И это трогало ее больше, чем любая страсть.

Но страсть существовала, она знала это. В один прекрасный день – и этот день был не за горами – Петра сломает его самоконтроль и соблазнит.

Но постепенно появилось раздражение. Петра словно снова слышала голос той странной женщины на свадьбе, предупреждавшей, что она одна из многих и так же легко уступит Лисандросу, как и другие.

– Ни за что! – пробормотала она. – Если ты так думаешь, мой мальчик, тебя ждет потрясение!

Петра предупредила всех домочадцев, что будет отсутствовать несколько дней. Она находилась в своей комнате и собирала вещи в небольшую сумку, когда зазвонил ее телефон и голос Лисандроса произнес:

– Я бы хотел увидеть вас сегодня вечером.

Она выдержала паузу, чтобы не взорваться от такой наглости, и спокойно произнесла:

– Сегодня я уезжаю на несколько дней.

– А это не может подождать до завтра?

– Боюсь, что нет. Я, правда, очень занята. Мне было приятно увидеть вас. До свидания.

Она повесила трубку.

– Молодец, – произнес Никатор, стоя в дверях. – Пора уже кому-то осадить его.

– Очень мило, что ты так беспокоишься обо мне, Никки, но в этом нет необходимости. Я сама за себя отвечаю. Так всегда было. И всегда будет.

Телефон зазвонил снова.

– Я знаю, что вы сердитесь, – сказал Лисандрос. – Но неужели я недостоин прощения?

– Вы неправильно поняли, – холодно ответила она. – Я не сержусь, а просто занята. Меня ждет работа.

– Вы хотите сказать, что я действительно недостоин прощения?

– Нет, я… Тут нечего прощать.

– Я бы хотел, чтобы вы сказали мне это в лицо. Я невнимателен, но я не… это… помогите мне, Петра… пожалуйста.

Он словно включил волшебный переключатель. Его высокомерию она могла противостоять, но его мольба о помощи тронула ее.

– Думаю, что смогу скорректировать свои планы, – медленно сказала она.

– Я жду у ворот. Выходите прямо сейчас. Это все, о чем я прошу.

– Иду.

– Ты безумная, – покачал головой Никатор, слушавший ее разговор.

Петра вздохнула:

– Наверное. Но ничего не могу поделать.

Лисандрос стоял там, где говорил. Он не поцеловал ее и не продемонстрировал никаких эмоций, но его рука крепко сжала ее руку на мгновение, и он прошептал пылко:

– Спасибо.

Стемнело, когда Лисандрос привез ее в центр города и остановился у какого-то небольшого ресторана с вынесенными на тротуар столиками. Отсюда они могли любоваться залитым огнями Парфеноном, возвышавшимся на Акрополе.