Вторая брачная ночь - Мишель Смарт Страница 11

Он так говорит, как будто эти деньги свалятся на нее с неба. И не понимает, что попросту пытается откупиться от нее — заплатить за то, что не имеет цены.

— Да уж придумаю что-нибудь.

Он уничижительно посмотрел на нее:

— Тридцать миллионов долларов — это больше, чем ты заработала за все время существования твоей компании. Неплохая плата за несколько месяцев, я бы сказал.

— Как насчет уничтожения смысла жизни?

Когда все это закончится, у нее не останется ничего.

— Если бы тебя волновало только это, ты бы отказалась от денег.

— Ага, и осталась бы без гроша — а ведь мне по-прежнему будет нужно что-то есть и платить ипотеку.

Ее бизнес был для нее как любимый ребенок. Помнится, они когда-то говорили о детях и даже придумали для них имена. Имоджен и Ребекка — для девочек, Сэмюэль и Янис — для мальчиков.

Вряд ли у нее когда-нибудь будут дети.

— Этих денег тебе хватит, чтобы полностью выплатить ипотеку.

Она пожала плечами. У нее не было привычки делить шкуру неубитого медведя — к чему размышлять, что она сделает с деньгами, которых у нее еще нет.

— Как ты вообще этим занялась? — спросил Ксандер. — Ты же собиралась стать писательницей.

Она удивилась: не думала, что он о ней что-то помнит. Но никак этого не показала. Наверное, можно ему и рассказать — теперь уже необязательно хранить эти тайны.

— Так получилось. В университете у меня был приятель по имени Майк, которого родственники соглашались впустить в семейный бизнес, только когда он женится. Ему была противна эта идея, но не настолько, чтобы отказываться от места в фирме. А Фиби, моя школьная подружка, хоть и работала помощницей юриста, но мечтала все это бросить и выйти замуж за богатого жениха, чтобы воспитывать детей и ходить на заседания благотворительных фондов. Звучит по-дурацки, но вообще-то она была неглупа, просто мечты у каждого свои. В общем, мне показалось, что они друг другу отлично подойдут. Так и вышло.

— А как вышло, что из этого образовался целый брачный сервис для бизнес-элиты?

— Фамилия Майка была Гарсиа.

Тут все прояснилось. Семья Гарсиа владела одним из крупнейших в США частных банков.

— Понятно. Значит, Майкл Гарсиа — твой однокурсник?

— Да. Когда я перевелась в Университет штата Нью-Йорк, я продолжала дружить со многими из Университета Брауна.

— А почему ты вообще перевелась?

Это тоже было для него загадкой: почему она ушла из престижного университета, входившего в Лигу плюща, в самом начале второго курса, как раз после их встречи на острове Святого Франциска.

— Было много разных причин, о которых я не хочу говорить.

Минута откровенности явно закончилась.

За эти годы, думая о ней, он всегда представлял ее в окружении книг и блокнотов, за рабочим столом. А она, оказывается, вместо изучения литературы перешла на курс бизнеса, окончила его и основала брачную компанию.

— А ты когда-нибудь сводила людей вместе ради любви?

Когда они познакомились, она была очень романтичной, верила в судьбу и все такое.

— Нет, — она покачала головой, и ее волосы пришли в движение, — я этим не занималась. Людям, которые пользуются моими услугами, нужен партнер для вполне конкретных целей, и с любовью они не имеют ничего общего. — Она посмотрела на него в упор. — Обе стороны точно знают, на что они идут: никаких завышенных ожиданий, обмана и разбитых сердец.

— И что, разве любовь в комплект не входит? — Ксандер не мог поверить, что действительно слышит это от Элизабет.

— Если люди глупы настолько, что ищут любовь, они могут искать ее в другом месте. Я считаю, что ее не существует, и не собираюсь потакать этим илюзиям и уж тем более на них зарабатывать.

Ксандер изучающе посмотрел на нее. Что-что, а уж это как нельзя лучше доказывало, что она изменилась. Стала такой же до мозга костей материалисткой, как и он сам.

Четырнадцать часов спустя они приземлились в Афинах. Несмотря на пять лет постоянных путешествий, Элизабет так и не привыкла к смене часовых поясов: вот и сейчас ее тело считало, что пора спать, хотя яркое афинское солнце явно этому противоречило.

Элизабет перевела часы на семь утра. Из Афин они полетели на Диадонус — небольшой остров правильной формы в архипелаге Киклады. Было еще прохладно, но яркое солнце предвещало дневную жару.

В аэропорту их встретила машина, и скоро они уже ехали в имение Ксандера.

— А твои родители тоже там будут? — Элизабет выразила свой главный страх, грызущий ее с момента высадки в Афинах.

— Нет. Они редко бывают на Диадонусе. Вряд ли ты их до суда вообще увидишь.

— Разве они не собираются навестить Лукаса?

Он саркастически усмехнулся:

— Случаи, когда они его навещали, можно пересчитать по пальцам одной руки. Им здесь не очень нравится — слишком спокойно, на их вкус.

— Но я думала, что ты вырос именно здесь.

— Да, но родители предпочитают Афины. Когда я перенял управление «Тимосом», они туда окончательно переехали.

— Ты живешь в основном доме?

— Нет, там живут Янис и Катерина. Для меня построили новый пять лет назад.

«Новый дом» оказался белоснежным дворцом в микенском стиле, с выходом на пляж. За свою карьеру Элизабет бывала во многих подобных дворцах, и они неизменно вызывали ее восхищение. Но этот не шел ни в какое сравнение с другими. Поразительная простота и изящество, а какие захватывающие дух виды…

Неподалеку плескалось Эгейское море, набегающее волнами на пляж; во всех направлениях, куда ни погляди, у берега виднелись белые дома — однако они находились достаточно далеко друг от друга. Прищурившись, Элизабет смогла разглядеть вдали еще один остров.

Они поднялись по белым ступенькам, где их с улыбкой встретил служащий, который взял у них вещи. И не успели они войти внутрь, как откуда-то вдруг раздался визг, и в прихожую примчался худощавый мальчик в голубой пижаме, который сразу же бросился в объятия Ксандера.

Очевидно, это и был Лукас. Ксандер поднял его на руки и расцеловал, что привело к еще одному восторженному визгу. Только когда Ксандер опустил племянника на пол, тот обратил внимание на Элизабет, которая отошла в сторону и явно чувствовала себя неловко.

Мальчик, только что столь бурно выражавший радость, настороженно посмотрел на нее. Ксандер наклонился и медленно произнес по-английски:

— Лукас, познакомься: это моя подруга Элизабет.

Как было принято в семье Тракас, с раннего детства у Лукаса была воспитательница, говорившая по-английски, чтобы ребенок рос двуязычным. Однако за последние месяцы его английский ухудшился. Учителя в местной школе, где он временно учился, отмечали его нежелание заниматься английским и погружение в себя.