Читающая по цветам - Элизабет Лупас Страница 11

В июне до нас добралась весть о том, что молодая королева Мария Стюарт все-таки возвращается в Шотландию. Екатерина де Медичи раз за разом расстраивала переговоры о ее новом браке, и, возможно, шотландская королева решила, что на родине у нее будет больше возможностей подыскать себе мужа. А может, ей просто хотелось снова иметь свой собственный двор. Как бы то ни было, лорды Конгрегации спрятали свои протестантские убеждения в карман и пригласили королеву Марию обратно на шотландский престол, несмотря на то, что она была католичкой, так как ее претензии на английскую корону давали им козырь, который они могли использовать в своих переговорах с царствующей в Англии Елизаветой Тюдор.

Я в Грэнмьюаре начала готовиться к поездке в Эдинбург, чтобы увидеться с королевой.

Тетя Мар и Дженет сделали все, что могли, чтобы отговорить меня. Александр, метая громы и молнии, категорически запретил мне уезжать. Путешествие в столицу, сказал он, будет изнурительным, мучительным и опасным как для меня, так и для ребенка. Он не позволит мне покинуть Грэнмьюар. Он скорее запрет меня в Русалочьей башне, чем разрешит мне пуститься в столь дальний путь. Его твердая решимость остаться в Грэнмьюаре озадачивала меня – ведь всю весну и все лето он страстно желал уехать.

Тогда мы впервые поссорились по-настоящему. Я поклялась, что поеду в Эдинбург, поеду, даже если моей единственной спутницей будет моя кобыла Лилид. Я до сих пор не вполне понимаю, чем объяснялась моя непоколебимость. Да, я дала клятву старой королеве – но я отступала от этой клятвы уже дважды: первый раз, когда сбежала из Эдинбурга вместе с ларцом вместо того, чтобы положить его в тайник под часовней Святой Маргариты, и второй – когда показала его Александру. Возможно, именно потому, что мой бедный обет претерпел столько нарушений и так поизносился, я была так непоколебимо намерена исполнить то, что от него осталось.

Одно я знала точно, – я непременно поеду в столицу и отдам серебряный ларец Марии Стюарт. В конце концов, Александр сдался, и мы отправились вместе.

На дорогу ушло целых десять дней, потому что мы ехали медленно и часто останавливались, чтобы отдохнуть; к тому времени, когда мы наконец добрались до Эдинбурга, я была измотана и стала раздражаться по пустякам. Мы, как и остальные Гордоны, разместились в городском особняке графа Хантли и стали ожидать приезда королевы. Она прибыла во вторник, девятнадцатого августа 1561 года от Рождества Христова, примерно на день или два раньше, чем ее ждали. Королевские покои во дворце Холируд были еще не готовы, но ее устраивал только лишь дворец; и посему, нежданно-негаданно нагрянув в полдень на обед к одному из членов городской ассамблеи Лита, – вы можете себе представить, в какую панику это повергло его жену? – королева все-таки явилась в Холируд.

Весь Эдинбург бурлил, словно потревоженный улей.

Александр и я отправились в Холируд в тот же день, во второй его половине. Я сказала фрейлинам, что у меня есть для королевы ценный дар, переданный мне на хранение ее покойной матушкой. О, ответили мне дамы, королева сейчас très fatiguée ^[24]. Она примет меня только на следующей неделе – или неделей позже. Она уверена, что раз я хранила сокровище ее дорогой матушки уже целый год и даже дольше, я могу подержать его в надежном месте еще какое-то время.

Я была в ярости. Я проделала весь долгий путь от Грэнмьюара до Эдинбурга; ради королевы я поссорилась с любимым мужем и подвергла опасности свое драгоценное дитя. Я чувствовала себя усталой, больной и униженной, а беременность обострила мои эмоции до крайности, до предела.

И я решила, что исполню свое первоначальное обещание – и только. Отнесу ларец в тайник Марии де Гиз под часовней Святой Маргариты. А после напишу молодой королеве письмо, в котором изложу все факты, и уеду домой.

Даже Эдинбургский замок, стоящий на своей древней скале высоко над бурлящим городом, был забит людьми, которые приехали в столицу, чтобы поприветствовать новую королеву. По счастью, большинство из них, включая солдат и дворцовых слуг, пользовались всеобщей сумятицей, чтобы без помех бражничать и играть на волынках во дворе перед королевским дворцом, так что мы с Александром смогли пройти в большой дворцовый зал, не привлекая ни малейшего внимания.

– Подземный ход, – прошептала Мария де Гиз, испуская свой последний вздох. – Из подвалов под большим залом дворца. Никогда никому об этом не рассказывай…

Александр нес ларец в неприметной кожаной седельной сумке, перекинутой через плечо, и в обеих руках – по фонарю. Я прятала в своей сумке несколько цветов, которые сорвала в заброшенном саду, что был разбит у южной стены Холируда; там были розы и гвоздики, веточки розмарина и полевые цветы: маргаритки и тысячелистник и кукушкин цвет, беззаконно разросшиеся среди своих пышных садовых собратьев. Розмарин – в память о старой королеве, культурные розы – в честь молодой. Их окраска была правильной – бледно-розовой, но неправильными были сами эти цветы – означало ли это, что молодая королева здесь, в Холируде, не приживется? Полевые цветы, случайно выросшие и случайно найденные, расскажут мне о дальнейшей судьбе самого ларца.

– Надо искать здесь, у камина, – пробормотала я, с трудом, неуклюже, потому что мне мешал выпирающий живот, села на корточки и провела рукою по обшивке стены. Двенадцать от пола, но двенадцать чего? На полированной деревянной обшивке не было заметно никаких линий, никаких швов между панелями. И я не видела на дорогом дереве никаких крестов. Я принялась наугад простукивать панели и нажимать то тут, то там – но все было тщетно.

– Не понимаю, дорогая, почему тебе вдруг вздумалось последовать инструкциям старой королевы именно сейчас, – промолвил Александр. Голос у него был недовольный и раздраженный; ему хотелось остаться в Холируде вместе с придворными, толпящимися вокруг молодой королевы, точно мухи, слетевшиеся на мед. – И я бы не хотел уезжать в Грэнмьюар, по крайней мере, до тех пор, пока не буду представлен королеве.

– Я хочу домой, – сказала я. Какая ирония судьбы – еще две недели назад я ссорилась с мужем, так как во что бы то ни стало хотела поехать в Эдинбург – но я все еще злилась на королеву за ее пренебрежение, и моя непоследовательность нисколько меня не смущала. Я начала отмерять расстояние от пола и левого края камина, используя в качестве единицы измерения ширину своего пальца. Ничего! – Неужели тебе совсем неинтересно посмотреть на потайной подвал под часовней Святой Маргариты? Самой часовне уже несколько сотен лет, а говорят, что место, где ее построили, почиталось священным и раньше, еще до прихода христиан. Этому подвалу может быть несколько тысяч лет.

– Значит, там уже несколько тысяч лет полно крыс и пауков. А вообще-то и Эдинбургский замок, и часовня Святой Маргариты построены на монолитной скале. Вряд ли жившие здесь в древности дикари могли продолбить под ними подвалы при помощи своих орудий из камня и костей.

Я начала мерить, прикладывая к стене ладонь со сжатыми пальцами – ничего! Потом растопырила пальцы – и на этот раз получилось! Я увидела крошечный крестик, вырезанный среди древесных волокон так незаметно, что его никто бы не разглядел, если бы не знал, где смотреть, – не croisette de Lorraine ^[25] с двумя поперечными перекладинами: длинной и короткой – а косой андреевский крест ^[26], эмблема Шотландии еще со времен пиктов. Сами деревянные панели были сравнительно новыми, но тот, кто вырезал на дереве крестик, хотел обозначить им нечто древнее и необыкновенное.