Дикое желание любви - Дженнифер Блейк Страница 11

Он приближался, а Кэтрин отступала.

— Есть… я должна сказать вам кое-что, — запинаясь, произнесла она, устыдившись своего дрогнувшего голоса, а Наварро подходил все ближе. — Меня зовут не Селеста. А Кэтрин. Кэтрин…

Но она ждала слишком долго. Сильными руками он привлек ее к себе, поцелуем заглушив ее слова.

— Мне все равно, как тебя зовут, — прошептал он, и его дыхание теплом обдавало ее губы. — Меня не волнует, кто ты или кем была. Я знаю только, что хочу тебя, как не хотел никакую другую женщину.

— Маркус… моя семья… убьют тебя, — задыхаясь, пробормотала она, вертя головой.

— Ты так думаешь? — спросил он, в его бархатных интонациях послышались резкость и цинизм. — Пройдет много дней, прежде чем Маркус поднимет шпагу. Что касается остальных, то я давно понял, что туго набитый кошелек успокаивает любую совесть и удовлетворяет любую честь.

Что можно было на это ответить? Когда он поднял ее, Кэтрин почувствовала, что с головы свалился тюрбан, и отчаянно вскрикнула. Тем не менее она решила бороться с Рафом, здесь, на этой мягкой перине. Она била его по лицу, извивалась, дрожала от страха и бессильной ярости, надеясь благодаря проснувшемуся инстинкту самосохранения придумать способ вырваться из его цепких рук.

Но такого способа не было. Ее удары не возымели никакого действия. Он не отвечал на них, и ей даже казалось, что не чувствовал. К тому же, несмотря на ее сопротивление, он медленно вжимал ее в перину тяжестью своего тела, не давая ей отбиваться, но все же она понимала, что он, если бы захотел, мог дать ей отпор гораздо быстрее и больнее. От этой мысли она почувствовала себя еще более униженной и испытала такую сильную ярость, что все ее чувства мгновенно обострились. С ней не могло этого произойти. Не могло. Не могло.

Его губы до боли сжимали ее губы, пока она их не разомкнула, и тогда он начал медленно, с наслаждением целовать ее, вкушая и смакуя. Еще ни один мужчина не касался ее губ. Это насилие казалось самым унизительным в ее жизни.

Она ошибалась. Тонкий синий муслин порвался легко, так же как и шелковое белье. Но ее нагота и холодной ночной воздух на теле были пустяками по сравнению с обжигающим жаром его руки, энергично скользившей по ее телу. Рыдания замерли в горле, когда его губы скользнули по ее подбородку вниз к тонкой линии шеи. Его уста остановились в ложбинке между ее грудей, затем по мягкому белому изгибу нежно передвинулись к соскам, упругим не от страсти, а из-за страха. Она задрожала, и ее охватило новое незнакомое чувство, смешанное с удивлением от испытываемого удовольствия. «Это невозможно вынести», — мысленно твердила она как заклинание, вертя головой из стороны в сторону. Невозможно вынести…

Поцелуи на миг прекратились, и он взглянул на нее.

— Вероятно, доброта — это величайшая жестокость, — произнес он. — Давай покончим с ней.

Он слегка отстранился, и на долю секунды Кэтрин подумала, что он намерен отпустить ее. Но потом она ощутила на своем теле гладкость кожи его голой груди. Быстрым ловким движением он сорвал с нее остатки муслинового платья, придвинул ближе к себе и положил так, что она почувствовала возбуждение его тела и силу его желания.

— Успокойся, дорогая, — пробормотал он у самых ее волос.

Но это было невыносимо. Она яростно изогнулась от этого обжигающего стремительного напора, в ее горле застыл беззвучный крик, сердце замерло в груди. Она смутно чувствовала его сомнения, слышала его тихое «nom de Dieu» ^[28], когда ему не хватало воздуха в легких, словно его кто-то ударил. Она не знала причину этого и пришла в себя лишь тогда, когда он отпустил ее руки и она смогла ударить его, расцарапав в агонии его грудь.

Он не шелохнулся, чтобы остановить ее.

— Очень хорошо, pauvre petite ^[29], бей меня, если надо. Потому что я должен…

Он медленно навалился на нее, заставляя ее тело двигаться в такт его желанию, и Кэтрин почувствовала под руками влажную кровь. Конечно же, она не… Но если это так, она была рада, безумно рада. Резкая боль прошла и сменилась странным первобытным восторгом. Они были связаны общей болью. Когда ее напряжение стало ослабевать, он вошел в нее глубже, безжалостно проникая все дальше, пока не стал частью ее, а она — его; их тела слились и стали неотделимы.

И хотя она почти лишилась чувств, когда он наконец отстранился от нее, все же сделала попытку отодвинуться как можно дальше. Он не мог этого позволить, и, когда снова привлек ее к себе, она ощутила его приятный мужской запах и тут же сжала зубы от физической боли. К глазам подступили горячие слезы, и хотя недомогание вскоре прошло, она не могла перестать плакать, и горькие слезы тихими тонкими струйками стекали на ее волосы.

Когда из ее груди вырвался тяжелый вздох, Наварро потянулся за своей рубашкой и вручил ей в руки, а потом положил ее голову к себе на плечо.

— Поплачь, minou ^[30], — сказал он, прижавшись губами к ее вискам, мокрым и соленым от слез. — Это твое право.

От этого его разрешения жгучие, беспомощные слезы только усилились. Они не прекратились и после того, как он успокаивающе провел рукой по ее волосам, и когда он вытащил из запутавшихся шелковистых локонов шпильки из слоновой кости.

Через некоторое время его терпение лопнуло.

— Довольно, малышка. Ты женщина, а не ребенок или раненый котенок. Давай-ка, прячь коготки, и мы вместе попытаемся найти утешение, которое ведет ко сну.

Кэтрин не сразу поняла, что он имеет в виду, и попыталась возразить, но было бесполезно. У нее больше не осталось ни сил, ни, говоря откровенно, желания с ним бороться. У его губ был сладкий, терпкий вкус вожделения, и, хотя ее вены не обжигал огонь страсти, его чувства в некоторой мере передались и ей, осушив слезы и унеся в царство темного, безрассудного удовольствия, которое она с удивлением вспомнила перед тем, как закрыть глаза.

Ее разбудил яркий свет, бьющий в лицо. Она раздраженно отвернулась, прячась от ослепительных лучей, не желая покидать утешающую обитель сна. Ей хотелось закрыть глаза руками, но они оказались зажатыми с обеих сторон. Странно. Она так устала. Глаза словно опухли. Все тело болело, как избитое…

Когда Кэтрин наконец полностью пришла в себя и медленно открыла глаза, ее ресницы задрожали. Скованность движений объяснялась лежавшим на ней стеганым одеялом, которое было плотно прижато с двух сторон сильными загорелыми руками. Над ней склонился мужчина, голый до пояса мужчина, и на его лбу выделялись недовольные сосредоточенные складки.

Рафаэль Наварро. Целую минуту Кэтрин смотрела в его черные глаза, почему-то думая, что они должны были быть яркими, желто-зелеными, как у огромных леопардов. Затем ее охватило невероятное смущение, и она медленно залилась краской, от плеч и шеи до густо покрасневших щек. Быстро отведя взгляд, она возненавидела себя за эту слабость и еще больше возненавидела его за то, что он стал свидетелем этого.