Райская птичка - Трейси Гузман Страница 11

Стивен Джеймсон встряхнул мокрый зонт, шагнул в древний лифт и локтем нажал на кнопку двадцать второго этажа, не выпуская из рук термокружки с кофе, портфеля и нескольких бумажных папок. Двери закрылись, и Стивена со всех сторон окружил влажный, вязкий воздух, загустевший от запахов цвели и людских тел с ноткой чего-то сладкого и немного алкогольного, вроде коктейля с ромом. Кабину шатало. Пока она ползла вверх, Стивен тоскливо поглядывал на кнопку «57», обозначавшую этаж, на котором располагалась администрация компании «Мерчисон и Данн. Аукционисты и оценщики изобразительного искусства и антиквариата».

Его офис – единственный на двадцать втором этаже – непосредственно примыкал к шахте лифта, и это означало, что его рабочий день проходил под аккомпанемент скрипов и стонов механизма, доставлявшего более ценных сотрудников, чем он, на более высокие этажи. Прижимая портфель к груди, Стивен покрутил ручку и толкнул искореженную дверь бедром. Оказавшись внутри, он нажал локтем на выключатель и окинул комнату взглядом: а вдруг за ночь произошло какое-нибудь чудесное перевоплощение. Но нет, офис был в точности таким, каким он оставил его вчера вечером. Спираль телефонного провода появлялась из небольшого отверстия в верхнем ближнем углу комнаты и исчезала в отверстии чуть большего диаметра, выбитом в гипсокартонной стенке в верхнем дальнем углу; из-под одной из звукопоглощающих потолочных плит торчала изоляционная пена цвета попкорна; а на полу рядом с батареей стояла маленькая, но никогда не высыхающая лужа затхлой воды.

Дипломы в рамках, гласившие о присвоении Стивену ученых степеней по истории искусств и химии, висели на стене напротив письменного стола орехового дерева, лаковое покрытие которого отпадало широкими пластами. Под одной из ножек, вместо недостающей круглой подставки, торчал каталог. Попытки Стивена украсить комнату ограничились появлением вымпела «Вперед, росомахи!» ^[5], который он стащил у соседа по студенческому общежитию после разноса 42:3, учиненного командой Мичигана «Золотым сусликам» ^[6] из Миннесотского университета, и несгибаемого филодендрона, замурованного в горшок с твердой, как цемент, землей и простирающего иссохшие, блеклые листья к шкафу-картотеке.

Стивен забросил папки на шкаф и плюхнулся за письменный стол. Кожа кресла под ним заскрипела, собираясь в докучливые складки. Сигнал сообщения на стационарном телефоне мигал как сумасшедший, а в кармане жужжал мобильный. Стивен трижды провел кончиком пальца по каждой кнопке настольного телефона, слева направо, справа налево и затем опять слева направо, но не предпринял попытки прослушать сообщения. Вместо этого он пожевал заусеницу и открыл нижний ящик стола. Вынув оттуда бутылку «Мэйкерс Марк», он щедро сдобрил кофе, ослабил галстук, сложил на столе руки. И упал на них головой. Господи, как он жалок.

В восемнадцать он представлял совсем другую жизнь для тридцатиоднолетнего человека, которым стал теперь. К этому времени должна была появиться жена. Не помешала бы и пара-тройка детей, не говоря уже о нескольких карьерных рубежах в активе. Стивен зажал нос большим и указательным пальцами, чтобы не чихнуть. Вентиляционные каналы непрерывным потоком несли в его офис пыль и другие вредные частицы, и за два с половиной года, что Стивен проработал в «Мерчисон и Данн», у него развились аллергия и периодическая мигрень. В горле вечно щекотало, и голос Стивена звучал неуверенно из‑за его стараний не хрипеть.

Зазвонил настольный телефон. Стивен побуравил его недобрым взглядом, потом собрал остатки сил и поднял голову.

– Стивен?

– Слушаю.

– Это Сильвия. Я оставляла тебе голосовое сообщение. Ты его не получил?

Стивен сел ровно и поправил галстук, будто секретарь-референт Крэнстона пристально наблюдала за ним с той стороны двустороннего зеркала, а не говорила с высоты тридцати пяти этажей. Сильвия Диллон получала извращенное удовольствие, делая убогое существование Стивена еще более убогим. Это была «пожизненная» сотрудница «Мерчисон и Данн» с маленьким ртом, кислым лицом и реденькими белокурыми волосами, которые плохо прикрывали пятнистую, розовую кожу ее головы. Будучи секретарем‑референтом президента компании, она полностью контролировала доступ к Крэнстону, что наделяло ее удручающе большой властью и воображаемыми полномочиями, которыми она без зазрения совести пользовалась. Типичное для Сильвии выражение лица представляло собой смесь подозрительности, презрения и отвращения, коей Стивен часто имел удовольствие любоваться. Телефонные разговоры с кем бы то ни было, кроме Крэнстона, Сильвия завершала, бросая трубку и обходясь без стандартных «до свидания», «всего хорошего» или хотя бы «спасибо».

Знающие люди старались ее задобрить: подобострастными комплиментами, красиво оформленными коробочками конфет по праздникам, а однажды кто-то даже приволок цветок в горшке. Стивен про себя посмеивался над их глупостью и раболепием, но теперь стал задумываться, а не потому ли Сильвия его выделяет, что он с ней недостаточно обходителен. Либо так, либо она просто не упускала случая напомнить ему, что, как и все остальные, прекрасно знает, почему четыре года назад он ушел с предыдущей работы.

– Сильвия. Я только что зашел. Только что. Задержался, чтобы посмотреть на картину. По пути, разумеется.

– Что за картина?

Японский городовой. Почему он не сказал, что ходил к стоматологу или застрял в пробке, которая образовалась из‑за небольшой аварии с участием пешехода? Он никогда не умел врать. Хорошая ложь требовала определенной степени спокойствия, а он, похоже, этим качеством не обладал. Стивен представил, как Сильвия сидит за письменным столом, сведя лопатки, точно солдат в строю, и оттачивает когти выверенными движениями пилочки.

– Дело о банкротстве. То есть страховая претензия. По делу о банкротстве. Хотел взглянуть еще разок, перед тем как дать картине окончательную оценку. Так что там за сообщение?

Сильвия громко вздохнула, как будто их короткий разговор уже утомил ее.

– Мистер Крэнстон интересуется, готовы ли у тебя оценки по поместью Итона.