Горький мед - София Герн Страница 11

Подходя к неплотно прикрытым дверям столовой, она увидела полоску света, там кто-то был. Повернуть назад? Но она проделала этот путь вовсе не для того, чтобы ретироваться. Полина решительно потянула на себя дверь и вошла. В кресле у негорящего камина сидел, положив ногу на ногу, Антонио и курил свою тонкую сигару. В руке он держал стакан с виски. Горела только настольная лампа на столике, стоящем рядом с креслом. Там же стояла початая бутылка «Джека Дэниэлса». На Эредья были только старые обтрепанные джинсы, и она могла в полной мере полюбоваться его мускулистым торсом. На груди курчавились смоляные волосы, а в них сверкал крошечным бриллиантом золотой крестик, ловя отблески света. Она остановилась. Сердце гулко билось, но она уже пережила волнение, справилась с ним и теперь спокойно шла к нему.

— Полина? Вам тоже не спится? — спросил он.

— Я заснула, а потом проснулась, когда услышала, что внизу кто-то разговаривает.

— Это было так громко? — Он удивленно и немного растерянно поднял бровь.

— Да уж. Громче не бывает.

— Здесь толстые стены. — Он сделал глоток виски и затянулся. В воздухе поплыл сизый дымок.

— Может быть, но у меня был открыт балкон. Наверное, у вас тоже.

— И ты слышала наш разговор? — Антонио неожиданно перешел на «ты», как ей показалось, из желания сократить между ними дистанцию.

— Я не подслушивала. Но вы так кричали, что не услышать мог бы только глухой.

— Понятно. — Он опустил свой стакан на столик и поднялся. — Садись, я принесу второе кресло.

Он отошел к окну и притащил оттуда кресло для себя. Поставил его рядом с тем, где разместилась, подобрав под себя озябшие на плиточном полу ноги, Полина. Напольные часы в углу пробили полночь. Всего-то! А ей казалось, что сейчас уже часа три.

— Ты замерзла? — Он протянул руку и коснулся ее холодных ступней. — Да, замерзла. Тут ледяные полы. Не стоило ходить без обуви.

Она хотела спрятать ноги под кимоно, которое было для этого достаточно длинным, но он не отпустил. Его руки согревали, разминая ее ступни, нежно гладя щиколотки. Прикосновения были такими приятными, успокаивающими, что она от удовольствия даже прикрыла глаза.

— Выпьешь что-нибудь? Ты не за этим сюда шла?

— За этим, — улыбнулась Полина, — я подумала, что все равно не смогу заснуть, а тут оставалось вино. Может быть, оно помогло бы мне.

— Извини, что мы тебя разбудили. Принести вино или сделаешь глоточек виски? — На столике стоял второй стакан. Для кого он его поставил сюда? Для Акулины? Или для нее? Был уверен, что она сюда спустится? Нет. Это невозможно.

— Наливай виски, — решительно заявила она, — это снотворное будет посильнее вашего андалузского.

— Точно! — Он отпустил ее ноги и налил виски на самое донышко, потом вопросительно посмотрел на нее: — Мало?

— Достаточно. Вот Акулине было бы мало, — заметила она ехидно. Полина была безумно обижена на подругу и сочла возможным ее хоть заочно, но укусить.

— Значит, ты слышала, о чем мы говорили? Я правильно понял? — Антонио задумчиво смотрел сквозь янтарную жидкость на свет лампы.

— Правильно. Но я не подслушивала!

— Я и не говорю, что подслушивала. Но то, что ты услышала, это даже хорошо.

— Почему? — не поняла она. Виски обожгло ей горло, и она закашлялась. Он легонько похлопал ее по спине, и она подумала, что в этот момент он понял, что под ее кимоно ничего нет. В другой раз она бы смутилась, но даже маленький глоток крепкого напитка сделал ее смелее и безрассуднее. И так быстро! Коварный алкоголь. Но как приятно это тепло. — Почему? — повторила она свой вопрос.

— Потому что она сама рассказала бы тебе совсем иную историю, и ты смотрела бы на меня другими лазами. А мне этого не хочется. Кстати, ты и вправду выходишь замуж за этого адвоката?

— Нет. Акулина соврала. Олег этого хочет, но я, но я…

— Передумала? — усмехнулся он.

— Не сейчас! Я решила это еще во время круиза. Ты сказал, что не можешь быть с ней, потому что ее не любишь, и я не могу быть с ним… По той же причине.

— Но мы оба с этими людьми спали. Забавно. — Он снова усмехнулся, и усмешка эта была совсем не веселой. На самом деле он во всем этом ничего забавного не находил.

— Антонио, у тебя есть женщина? — спросила Полина и тут же испугалась собственной смелости и откровенности, но слово уже было сказано.

— У меня было много женщин. Конечно, есть и сейчас. Я не монах, а матадор.

— Ты понял, что я имею в виду, но не хочешь отвечать. Ладно, не надо. Прости мою бесцеремонность. Я, наверное, выпила, меня с непривычки и…

— Не нужно оправдываться, Полина. Если ты имела в виду что-то серьезное, то нет. Мой ответ будет «нет». Такой вариант тебя удовлетворил?

— Не знаю. А! Какое мне до этого дело! Извини! Я пойду. Уже поздно.

— Да, пожалуй, поздно. Поздно что-то менять… — Он как будто говорил сам с собой и даже не встал, когда Полина поднялась со своего места и направилась к выходу. Она была уже почти у дверей, когда он очнулся от своей задумчивости и догнал ее. — Я тебя провожу. А то ты тут себе шею сломаешь на всех этих ступенях и переходах.

Он взял ее за руку, как ребенка, и решительно повел. Они шли молча, и Полина удивлялась, как он ориентируется в темноте. Наверное, зрение у него как у кошки. Добрались они быстро, гораздо быстрее, чем она тащилась в эту столовую. На пороге он немного задержался, а потом просто пожелал ей спокойной ночи и собрался уходить. Она посмотрела на него, и тут в нее словно бес вселился.

— Антонио… — прошептала она так красноречиво, как не шептала никогда и никому. Он остановился. Полина распахнула дверь в свою комнату и отошла в сторону. Господи! Что же она делает? Но все мысли вытеснило оглушительное желание. Его глаза вспыхнули, и он переступил порог. Она закрыла дверь на ключ, и тут решимость ее оставила, и Полина остановилась на полпути к кровати.

— Ты передумала? — спросил он и сделал шаг к ней.

Она только покачала головой.

— А ты — смелый матадор, Полина, но пугаешься собственной смелости. — Он легко поднял ее на руки, и она бессильно прильнула к его груди. Антонио отнес ее на постель и осторожно опустил на смятые ею в тревожном сне простыни, как ни странно, все еще хранившие тепло ее тела. Или ей это только показалось? Она лежала на спине, боясь пошевелиться, а он уже распахивал ее темно-синие шелка, освобождая из них ее тело, раскрывая его, как раскрывают, освобождая от кожуры, спелый апельсин. На коже выступил пот, она вся истекала соком, покорная, разомлевшая, как под лучами полуденного солнца этой сказочной Валенсии. А этот мужчина, этот незнакомец, с первого взгляда пленивший ее душу, а теперь и сам плененный, был порывом ветра, который сменял штиль. Его страсть наступала и отступала, он ласкал ее и принимал ласки. Их сражение было искусством, и они все время менялись ролями и не спешили к развязке. Они переплетали пальцы рук, сплетались обнаженными телами, приближаясь и отступая. Полина поражалась его долготерпению. Антонио не спешил, и это было прекрасно. В какой-то момент, когда он резко отстранился и, раскинув руки, лег на спину, она приподнялась на локте и стала его рассматривать, ничуть не стесняясь. Его смуглое сильное и гибкое тело представляло рядом с ее бледной фарфоровой хрупкостью просто потрясающе необыкновенный контраст. Он, не отрываясь, широко распахнутыми, черными глазами, в которых прятались звезды, смотрел на нее, а она, лежа на боку, проводила своей маленькой ладошкой по всем изгибам его тела и вновь и вновь поражалась его сдержанности, хотя и чувствовала, что все его мышцы напряглись и что он на пределе. Ей захотелось его целовать, и она сначала припала к его губам, потом спустилась к груди, потом к впалому животу и ниже, ниже. Этого он уже выдержать не смог. Антонио перевернулся и наконец подмял ее под себя. Он ворвался в нее неистово, бросившись, как бросается на тореро оглушенный яростью и слепой страстью бык. Это был переход из обманчивого покоя к настоящему безумию. Она билась под ним, настроившись мгновенно на его стремительный ритм, и ей это доставляло такое наслаждение, что казалось, она ослепла, потому что под прикрытыми веками клубилась тьма, сквозь которую пролетали жгучие искры. И наконец этот бой пришел к завершению. Они рухнули вместе, как смертельно ранившие друг друга бык и матадор. Его золотой крест впечатался в ее грудь, и на ней осталась кровавая царапина. Антонио наклонился и слизал кровь, а потом снова припал к ее губам. Она ощутила солоноватый вкус собственной крови и почти потеряла сознание. Полина когда-то слышала, что такое бывает, но, если честно, не верила, считая подобное сильным преувеличением. Но вот сама погрузилась в глубины, из которых выплывала нехотя, лениво, не желая покидать этот потусторонний сон. Он тоже лежал рядом с ней, совершенно обессиленный.