В краю солнца - Тони Парсонс Страница 11

Джесси на ринге приходилось тяжко.

Он хромал, рот у него скривился от боли, а на нижней губе выступила кровь.

Молодой англичанин горой возвышался над маленьким тайцем, однако всякий раз, как он делал шаг вперед, противник пинал его голенью в бедро. Всегда один и тот же прием: худая смуглая нога тайца взлетала вверх и резко ударяла Джесси по пухлому молочно–белому бедру. На лице моего друга отражалась такая явная боль, словно его били током.

Фэррен наклонился и прокричал что–то мне в ухо, но я не понял ни слова. Ближе к полуночи на стадионе для тайского бокса шум стоит оглушительный. Где–то среди стропил сидят музыканты, настолько искусно спрятанные, что их можно принять за какое–то сумасшедшее радио. Постепенно музыка становится все неистовее, пока звуки дудок, барабанов и тарелок — сильнее всего заметно бряц–бряц–бряцание тарелок — не начинают напоминать выкрики обезумевшего комментатора, который улюлюкает и подзуживает дерущихся. В жизни не слышал такой какофонии. Фэррену пришлось обнять меня за плечи и притянуть к себе, чтобы я смог хоть что–нибудь разобрать.

— Посмотрите! — прокричал он, указывая на ринг. — Знаете, почему Таиланд так и не колонизировали? Почему из всех народов Азии плохой белый человек с Запада не смог поработить только тайцев? Потому что безобидные они лишь с виду.

Прямо над нами Джесси пошатнулся и повис на веревках, а маленький таец приготовился к последнему удару. Я осознал, что изо всех сил кричу: «Джесси!» Бесполезно.

По другую сторону от Фэррена вскочил на ноги и загоготал русский. Я забрал его из отеля «Аманпури» на пляже Сурин и отвез сюда, на стадион в Чалонге, всю дорогу чувствуя на поясе его большие мясистые руки. Русский жил на самом элитном курорте острова, но, в отличие от многих других, не стал жаловаться, что за ним прислали мотоцикл.

Встречи с клиентами Фэррен часто проводил по ночам. На Пхукете два времени года — засушливый сезон и сезон дождей, — однако жарко тут всегда, особенно днем. Поэтому делами обычно занимаются в темное, прохладное время суток, когда легче работать, думать, продавать и мечтать.

— Безобидные они лишь с виду, — повторил Фэррен. — Тайцы — милейший народ, но способны на крайнюю жестокость, если их довести. Совсем как британцы.

Сказано это было не в укор.

— Давай, Джесси! — засмеялся Фэррен. — Убей этого мелкого гада!

Джесси стоял на дальнем краю ринга, опираясь спиной на веревки. Он сделал противнику знак приблизиться, и таец приблизился, а потом пнул его в бедро снова, и снова, и снова — три слившихся в один удара, от которых в животе у меня что–то сжалось.

Фэррен отвернулся, поднял банку пива и чокнулся с русским, который, похоже, был в полном восторге от происходящего. Мы сидели в ВИП‑зоне. От всех остальных она отличалась тем, что наши места отгородили веревкой и каждому выдали полиэтиленовый пакет с двумя банками пива «Тайгер». Я нервно сделал глоток.

Пригнувшись и размахивая кулаками, Джесси бросился вперед — последняя отчаянная попытка пробить защиту маленького тайца, пока тот окончательно его не изувечил. Но таец поднял одно колено и метко ударил моего друга в подбородок. Джесси рухнул на руки судье, который обнял его, словно любящий родитель, и объявил бой оконченным. Я испытал болезненное облегчение — все позади.

От восторга маленький таец сделал несколько безупречных сальто назад, звонко ударяя босыми ногами в покрытый истертым брезентом пол.

Пирин, таец Фэррена, сидел в углу. Он посмотрел на меня и кивнул. Музыканты перестали играть, и теперь можно было нормально разговаривать, а не перекрикиваться.

— Ну что, Том, все в порядке? — спросил Фэррен. — Жена–дети здоровы?

Видимо, выражение моего лица изменилось, потому что он наклонился, ткнул меня пальцем в грудь и сказал, обдавая меня запахом пива:

— Машину мы вам достанем. Хватит ездить на старом мотоцикле.

Вот он, шанс, которого я так ждал.

— Мотоцикл мне нравится. Я его отремонтирую, и будет как новенький.

Я давно обдумывал этот разговор и медлил не больше секунды.

— Моя виза — вот что меня беспокоит. Это ведь туристическая виза. Я ценю то, что вы для нас делаете — правда ценю, — но я хочу, чтобы все было по закону.

Добавить мне было нечего. Я хотел работать, но работать законно, и Тесс хотела для меня того же.

— Так все приезжают по туристической визе! — Фэррен похлопал меня по спине. — С формальностями разберемся потом. Мы же не позволим этим проклятым бюрократам ставить нам палки в колеса, верно?

— Верно, — улыбнулся я. Ничего не изменилось, но я все равно испытал огромное облегчение. — Конечно, не позволим.

Я поднялся на ринг, где Пирин приводил в чувство Джесси.

— В муай–тай всегда так, — сказал Пирин. Из–за акцента название тайского национального спорта в его устах звучало как–то непривычно. — Пинок уступает удару. Удар уступает колену. Колено уступает локтю. Локоть уступает пинку.

Мы помогли Джесси встать. На ногах он кое–как держался, но выражение его бледно–голубых глаз меня пугало: взгляд их не был сосредоточен ни на чем определенном.

— А Джесси уступает всем, — со смехом подытожил Пирин и хлопнул его по спине.

Джесси посмотрел на нас.

— Что случилось? — с трудом спросил он.

— Ча–на норк, — ответил Пирин, — нокаут. Но тебе нечего стыдиться. Ты храбро сражался. Гордись своим сердцем.

— Нет, — сказал Джесси, — что случилось со мной? Я же умел драться. — Он печально посмотрел на меня. — Правда умел, и довольно неплохо.